Ранней весной 1925 года из Парижа прибыл еще один курьер, доставивший очередные инструкции для Дим-Дима.
Требования генерала Кутепова были на сей раз рекордными по беспардонной наглости. Настаивал он ни больше, ни меньше, как на... захвате власти в Ленинграде людьми Дим-Дима!
Воспаленное воображение авантюриста подсказало ему, что кучка вооруженных мятежников способна взять в свои руки Смольный, объявив по радио о крушении Советской власти на берегах Невы. Захват Смольного мог быть при этом и кратковременным, всего на несколько часов, ради политического эффекта за границей. Участники авантюры, естественно, приносились в жертву.
Столь же характерной в послании генерала была и небольшая частность. Пустячок, так сказать, маленький штрих генеральской психологии.
Кодовую таблицу, дающую ключ к дальнейшей шифрованной переписке с Дим-Димом, Кутепов предложил по брошюре Л. Троцкого «Запад и восток». Главари белой эмиграции давали таким образом понять, что внимательно наблюдают за последними событиями внутрипартийной жизни в СССР, что яростные наскоки троцкистов на ленинский партийный курс вполне их устраивают, полностью совпадая с планами «Российского общевоинского союза».
Александр Иванович Ланге с удовольствием посмеялся над дикими вожделениями обезумевших парижских головушек. Посмеялся и неожиданно для самого себя пришел вдруг к любопытной идее.
Почему бы, собственно, не обзавестись нужными ему сведениями с помощью самого Кутепова? Попыток, как говорится, не убыток. Изобразить все можно в виде здорового стремления к единовластию. Уж если от комбрига Зуева ждут вооруженного захвата власти в Ленинграде, то и он вправе требовать объединения всех подпольных ячеек под своим руководством. Выкладывайте, дескать, карты на стол, ваше превосходительство, хватит играть втемную.
Петр Адамович Карусь встретил идею своего товарища сочувственно, хотя и без энтузиазма. Со свойственной ему прямотой сказал, что шансы на успех минимальны. Не захочет генерал раскрывать своих козырей, поостережется.
Вид у Петра Адамовича был измученный. Вздохнув, он признался, что сыт по горло общением с его превосходительством. Кутепов этот, если вдуматься, чертовски напоминает глухаря на весеннем току: можешь из пушек палить, глухарь все равно ничего не услышит, песня у него своя.
Опять вот соизволил прислать бешеного курьера, которому требуется намордник, настолько он осатаневший и кровожадный. Дворцового переворота генералу недостаточно, требует еще и секретных сведений. Нажимают, видать, хозяева, субсидирующие генерала, нужны им конкретные доказательства успехов его ленинградской агентуры.
Годы совместной службы на Гороховой выработали между Ланге и Карусем ту особую степень взаимопонимания и товарищества, когда в долгих объяснениях нет никакой нужды, все без слов понятно.
Вымотался Петр Адамович, нелегко ему тянуть свою тяжелую ношу. Ответственность исключительно велика, прав на ошибку не дано. Чуть возьмешь фальшивую ноту с этой обнаглевшей эмигрантской публикой, и могут выбиться из колеи, пачками станут засылать своих молодчиков с бомбами и маузерами. А это опять кровь, опять невинные жертвы...
— Как же ты надумал с военно-морской информацией?
— Дулю он у меня получит! — рассмеялся вдруг Карусь, с юношеской стремительностью вскочив со стула. — Дулю с маком, как говорят у нас в Белоруссии! Сперва я хотел сыграть на ведомственной разобщенности: флот, мол, подчинен непосредственно Москве, у военного округа свои заботы и тому подобное. Дмитрий Дмитриевич, молодчина, отыскал более удачное решение...
— Интересно, что за решение?
— Он, знаешь ли, весь затрясся от ярости, узнав, чего ждет Кутепов. Сволочь, говорит, паршивая, меня нацелил Смольный захватывать, а сам собирается открыть торговлишку военными тайнами отечества. Христопродавцем обозвал генерала, скотиной грязной. А постановили мы с Дмитрием Дмитриевичем отказать господину Кутепову. Так и напишем: Кронштадт, мол, национальное достояние России, морской щит Санкт-Петербурга, а посему никаких сведений по флотской части дать не могу, совесть не позволяет.
— Неплохо постановили, — одобрил Печатник. — Целиком в характере комбрига Зуева. Хорошо бы еще добавить, что информации о русском флоте ждут, дескать, не дождутся в английском Адмиралтействе и что честь русского патриота восстает против заведомого предательства национальных интересов. Убедительней будет звучать отказ...
— А не оскорбится Кутепов? Намек-то очень прозрачный...
— Скушает за милую душу, не беспокойся. Оскорбляться эта шантрапа разучилась... Какие могут быть оскорбления, когда ходят в платных холуях иностранцев?
Шифровка в Париж переписывалась трижды, пока не получила окончательного благословения Мессинга.
Важным в ней было каждое слово. Общий смысл ответа Дим-Дима должен оставаться приятельским, сугубо доверительным, но и твердость нужна, четкая, бескомпромиссная позиция.