Фальшивые червонцы

Сгоряча Ружейкин накинулся на своего секретаря с упреками в халатном отношении к служебным обязанностям. В ответ Михаил Шильдер с убийственной вежливостью напомнил, что вот уже три дня болен и на работу не ходит. Имел, дескать, все основания не приезжать и в гостиницу, так как чувствует себя отвратительно. Поэтому все замечания в свой адрес вынужден отвести, как незаслуженные и даже оскорбительные. Начальник технического отдела лично готовил документы к совещанию, ему лучше знать, где они находятся.

Истина в такого рода случаях дается нелегко. В глаза первым делом лезут всякие пустяки. Существенные и не очень существенные, выводящие на след преступника и, напротив, услужливо навязывающие ложные решения.

Разобраться во всем этом изобилии фактов требуется быстро и безошибочно, иначе упустишь сроки. Отбросить ненужную, отвлекающую внимание шелуху, зацепиться за решающее звено и, главное, действовать с должной энергией.

Раньше всего Печатник установил, что из папки Ружейкина украдены самые ценные документы проекта — схема с расчетной таблицей, баллистическая характеристика, сравнительные данные. Это доказывало, что случайный характер происшествия в Севзапвоенпроме исключен полностью. Похищенные документы отбирала опытная, знающая рука.

Далее стало ясным, что грубейшим образом были нарушены правила секретного делопроизводства, на которые так рассчитывал Печатник. Сейф в кабинете Ружейкина при ближайшем рассмотрении оказался простеньким железным ящиком с весьма нехитрым запорным устройством. Отпереть такой ящик легче легкого. К тому же и ключ к нему, как выяснилось, был утерян рассеянным его владельцем.

Убитый горем Ружейкин выглядел жалко. Сидит в своем просторном кабинете с низко опущенной седеющей головой, всхлипывает, бормочет нечто маловразумительное и не добьешься от него толковых ответов по существу дела, кроме интеллигентского отчаянного самоуничижения: я, мол, один во всем виноват, я допустил служебную халатность, я прошляпил.

Секретаря своего начальник технического отдела ни в чем решительно не подозревал: Михаил Шильдер, по его мнению, был благороднейшим человеком, не способным на преступление и бесчестные поступки. Отличается великой преданностью делу, аккуратностью, к тому же в настоящее время болен.

«Благороднейший человек» тем временем отсиживался дома, предоставив своему патрону самому выпутываться из сквернейшей истории.

К врачу он действительно обращался, проверка это подтвердила. Обнаружили у него простуду, рекомендовали постельный режим. На совещание мог действительно не приезжать.

Так все складывалось в то несчастливое тревожное утро, и не было, казалось, ни малейшего намека на реальную зацепку, позволяющую быстро обнаружить преступников. Секретные документы исчезли бесследно.

Днем положение улучшилось.

Во втором часу пополудни из дома на Литейном проспекте, где с давних времен обитало семейство Шильдеров, вышел осанистый рослый старик с хозяйственной сумкой в руке. Дойдя до трамвайной остановки, он раздумал садиться в вагон и медленно направился к Невскому проспекту.

Это был родитель «благороднейшего человека» Владимир Александрович Шильдер. В прошлом генерал от инфантерии, камер-паж его императорского величества, предводитель дворянства Витебской губернии, член Государственного совета, а после революции кустарь-одиночка и иждивенец сына, поскольку пенсион бывшему камер-пажу по советским законам не полагался.

Старик держал путь на Кузнечный рынок.

Шагал степенно, по-генеральски, часто останавливался поглазеть на витринные благодати и привычно извлекал из жилетного кармана старинные часы-луковицу. Рыночное оживление в это время дня заметно снижалось, лучшие привозные продукты были уже раскуплены домашними хозяйками, так что шагал он без всякой надежды на богатый выбор, по-видимому, за какой-нибудь ерундовиной, которую запросто купишь в любую пору.

Ровно в два часа пополудни, минута в минуту, старик очутился возле шумных торговых рядов. Но покупать ничего не стал, даже не приценивался к выставленным товарам, а лишь прогулялся из конца в конец рыночной территории, зорко вглядываясь в толпу.

В тот же примерно срок и с такой же завидной точностью появилась на Кузнечном рынке и другая персона, давно уж интересующая чекистов.

Это был Михаил Михайлович Старовойтов, бывший старший офицер царской яхты, а ныне скромный лоцман морского торгового порта. В руках у него также была хозяйственная сумка.

Четверть третьего герои коротенькой рыночной пантомимы заняли свои места. После этого должна была вступить в действие несложная, но старательно отрепетированная техника тайной встречи.