Фальшивый талисман. Зашифрованный счет

Гауптман, как и вначале, шел впереди, время от времени сверяясь с компасом. Думал: хорошо, прошел уже почти час, они отошли от поврежденного «Арадо» километра четыре, а дальше, насколько он помнит, начинаются болота. Они должны пройти немного топями, чтобы не оставить следов, — на всякий случай, потому что вряд ли у русских тут есть собаки. По нынешним понятиям это — глубокий тыл, и для чего здесь держать поисковые группы с собаками?

Они подошли к довольно широкому, но мелкому ручью, и гауптман остановился. Приказал:

— Километр пройдем по воде.

Первым вошел в ручей, за ним потянулись другие. Штурман, который шел вторым, горячо дохнул пилоту в затылок и спросил:

— Зачем это, Петер? Кто нас станет преследовать?

Они уже два года летали вместе, дружили и целиком доверяли друг другу.

— Должны подстраховать себя, — ответил гауптман.

— И ты серьезно считаешь, что нам удастся выйти?

— Шансов мало.

— Тогда стоит ли мучиться?

— Не надумал ли?..

— Наверное, это было бы для нас наилучшим выходом. Я сам советовал тебе идти лесом, подальше от шоссе. Сгоряча советовал, а теперь подумал и решил: нужно выйти на шоссе и сдаться первой попавшейся воинской части.

— Нет.

— Почему?

— Мы офицеры, Арвид. И должны быть верны присяге.

— Фюреру?

— Тише, — предостерег гауптман.

Штурман оглянулся. За ним брел по воде радист Курт Мюллер и, конечно, за чавканьем своих сапог ничего не мог расслышать. Сжал плечо пилота и сказал:

— Обидно: самолет угробили и сами страдаем из-за каких-то диверсантов.

— Видел, как с ними носились?

— Операцию обеспечивал сам Скорцени. Мне сказал Кранке, что того гуся на мотоцикле вроде бы знает сам фюрер.

— Соврал.

— И я так думаю. Так что же мы решим?

— Дождемся утра, тогда поговорим.

— Только не было бы поздно: нарвемся на засаду — скосят всех.

— Могут скосить, — тяжело вздохнул гауптман. Он пересек ручей, вышел на берег и приказал: — Отдых пять минут!

Сняли обувь и выжали мокрые носки. Ждать, пока высохнут, не имели права — обулись и последовали за гауптманом. Шли, и мокрый грунт вязнул под ногами.

Глава 25

Мотор прогрелся и гудел успокаивающе. Узкий луч фары освещал ухабистую неровную дорогу. Ипполитову хотелось выжать газ до конца, даже попробовал на сравнительно ровном участке ехать немного быстрее, но не заметил очередную выбоину, и мотоцикл бросило так, что чуть не вылетел из седла.

— Ты что, сдурел? — возмутилась Сулова. — Перевернемся!

Она держалась на удивление спокойно. Может, только внешне? Ипполитов не мог заглянуть ей в глаза, а хотелось: неужели Лидка чувствует себя лучше, чем он? А его не оставляло ощущение, будто кто-то все время следит за ним, не сводит пристального взгляда, чуть ли не берет на мушку — и сейчас раздастся длинная очередь…

Ипполитов знал, что это, конечно, глупости, нервное расстройство, но никак не мог избавиться от этого чувства. Хотелось свернуть на какую-либо боковую дорогу, петляя, как заяц по скошенным полям, чтоб углубиться потом в лес, в дебри, замереть, отлежаться.

Ипполитов думал: еще два года назад он ходил по таким дорогам спокойно, как хозяин. Неужели эти два года в Германии так сломили его? Ведь нет никаких оснований для волнения. Каждый, кто встретит его сейчас, должен раскрыть рот от удивления и застыть в почтении: Герой Советского Союза, майор Смерша — это дано лишь исключительным людям, лучшим и самым преданным.

Однако мысль об этом почему-то не утешала. Не радовало и то, что он снова среди так называемых своих. Хамье проклятое! Свои там, по ту сторону линии фронта, и надо сделать так, чтобы как можно скорее возвратиться туда.

Дорога постепенно улучшалась. Ипполитов прибавил газу, но вдруг за поворотом появились дома, началось то ли большое село, то ли какое-то местечко. Ипполитов инстинктивно сбавил газ, боясь взбудоражить сонные улицы.

Поселок спал. Светилось, может, одно или два окна. Ипполитову захотелось заглянуть в них, хоть как-то приобщиться к этой жизни. Это желание было настолько острым, что даже притормозил, но посмотрел на равнодушную, абсолютно спокойную Сулову (завернулась в шинель, подняла воротник и, кажется, даже дремлет — вот железные нервы или, может, эмоциональная сухость?) и застыдился.

Миновали центр поселка с несколькими двухэтажными домиками. Улица круто нырнула в ложбину, и вдруг Ипполитов увидел шлагбаум. До него еще оставалось метров пятьдесят, но он нажал на тормоза, почти остановился. Появилось желание развернуться, шастнуть в какую-нибудь улочку, но собрал всю силу воли и подкатил к шлагбауму уже по инерции, на всякий случай нащупав ложе автомата, торчавшее из коляски.

Навстречу метнулась фигура в шипели, засветился фонарик, луч скользнул по мотоциклу.

Ипполитов недовольно закрылся рукой. Он почти уперся колесом в шлагбаум и увидел еще одного солдата с автоматом — дуло почти касалось его…

Ипполитов, не слезая с седла, протянул офицерскую книжку и сказал громко и властно:

— Майор Таврин из Смерша армии.