Фамильная честь Вустеров

     – Дживс, у  нас  нет  времени плести  хитроумные  интриги и  проявлять змеиное коварство.  Нужно действовать быстро. И вот  о чем  я подумал. Мы  с вами давеча вспоминали,  как сэра Родерика  Глоссопа заточили в  теплицу,  а полицейский  Добсон  охранял  все  выходы.  Не  забыли,  какую  спасательную операцию придумал папаша Стокер?

     – Если я не ошибаюсь,  сэр,  мистер Стокер выдвинул идею о  физическом нападении на полицейского. "Огреть его по башке лопатой!" – кажется, так он это сформулировал.

     – Совершенно верно, Дживс,  именно эти слова он и произнес. И  хотя мы отвергли его идею, сейчас мне кажется, что он проявил немного грубоватый, но крепкий и надежный здравый смысл. Эти простые, выбившиеся из низов люди идут прямо  к цели,  не  отвлекаясь ни на  что  второстепенное. Полицейский  Оутс сторожит меня под окном. Связанные простыни по-прежнему у меня. Я легко могу привязать их к ножке  кровати или еще к чему-нибудь. Если вы  найдете лопату и...

     – Боюсь, сэр...

     – Ну же, Дживс.  Сейчас не время для nolle prosequis. Знаю,  вы любите действовать  тонко, но  поймите,  сейчас это не  даст  толку. Сейчас  только лопата и  поможет. Можете подойти к нему, затейте  разговор, держа лопату за спиной, чтоб он не видел, и, дождавшись психологически удобного...

     – Прошу прощения, сэр. По-моему, сюда идут.

     – Так поразмыслите над тем, что я сказал. Кто идет сюда?

     – Сэр Уоткин и миссис  Траверс,  сэр. По-моему, они хотят нанести  вам визит.

     – А  я-то мечтал, что  меня долго  не будут тревожить.  Но все  равно, пусть войдут. У нас, Вустеров, для всех открыта дверь.

     Но когда дверь  отперли, вошла только  моя тетушка. Она  направилась  к своему любимому  креслу и всей  тяжестью плюхнулась  в него. Вид  у нее  был мрачный, ничто не пробуждало надежды, что она принесла  благую весть, что-де папаша Бассет,  вняв доводам разума, решил отпустить меня  на волю. Но, черт меня подери, именно эту благую весть она и принесла.

     – Ну что же,  Берти, – сказала она, немного погрустив в  молчании, – можешь складывать свой чемодан.

     – Что? – Он дал задний ход.

     – Как, задний ход?

     – Да. Снимает обвинение.

     – Вы хотите сказать, меня не упекут в кутузку?

     – Не упекут.

     – И я, как принято говорить, свободен как ветер?

     – Свободен.

     Возликовав в сердце своем, я так увлекся отбиванием чечетки, что прошло немало  времени, пока  я  наконец заметил: а  ведь  кровная родственница  не рукоплещет моему искусству.  Сидит  все  такая же мрачная. Я  не  без  укора посмотрел на нее. – Вид у вас не слишком довольный.

     – Ах, я просто счастлива.

     – Не  обнаруживаю  симптомов  означенного  состояния,   –   сказал  я обиженно. –  Племяннику  даровали  помилование  у  самого подножья эшафота, можно было бы попрыгать и поплясать с ним.

     Тяжелый вздох вырвался из самых глубин ее существа.

     – Все не так просто.  Берти,  тут есть закавыка. Старый хрен  выставил условие.

     – Какое же?

     – Я должна уступить ему Анатоля.

     На меня напал столбняк.

     – То есть как – уступить Анатоля?

     – Да,  милый племянник, такова  цена твоей свободы. Негодяй обещает не выдвигать против тебя обвинение,  если  я соглашусь уступить Анатоля. Старый шантажист, гореть ему синим пламенем прямо здесь, на земле!

     Какое страдание было в ее лице! А ведь совсем недавно  я  слышал от нее похвальное  слово  шантажу, просто дифирамбы, хотя истинное удовольствие  от шантажа получает лишь  тот,  кто правильно  выбрал  роль. Оказавшись в  роли жертвы, эта женщина страдала.

     Мне и  самому было тошно. Рассказывая эту историю,  я не упускал случая выразить свое восхищение  всякий  раз, как  речь  заходила об Анатоле,  этом несравненном кудеснике, и  вы, несомненно, помните,  что, узнав от  тетки  о подлой попытке сэра Уоткина Бассета переманить  его к себе во время визита в "Бринкли-Корт", я был потрясен до глубины души.

     Конечно, тем, кто не едал вдохновенных творений этого великого маэстро, трудно  вообразить, какую  огромную  роль в общем  ходе  событий играют  его жаркие  и  супы.  Могу сказать только одно: если вы хоть раз вкусили одно из его блюд, вам открывается истина: жизнь  лишится смысла и поэзии, если у вас отнимут надежду вкушать его изыски  и  дальше. Мысль, что тетя Далия  готова пожертвовать этим восьмым  чудом света всего  лишь ради того,  чтобы  спасти племянника от кутузки, поразила меня в самое сердце.

     Не помню, чтобы я когда-то в  своей жизни был так глубоко растроган. На глаза навернулись слезы. Она напомнила мне Сидни Картона.

     – И вы всерьез решили  отказаться  от Анатоля ради моего спасения?  – прошептал я.

     – Конечно.

     – Никогда! Я и слышать об этом не хочу.

     – Но ты не можешь сесть в тюрьму.

     – С удовольствием сяду, если  этот  виртуоз,  этот волшебник останется по-прежнему у вас. Не  вздумайте  согласиться на наглые посягательства хрыча Бассета.

     – Берти! Ты это серьезно?