Фамильное серебро

Поярков с симпатией разглядывает этого человека, столь ярким метеором мелькнувшего на туркестанском небосклоне. Но и только. «Для деятельности в новом крае, среди новых и неизвестных людей, требовались иные характеры, более спокойные и сосредоточенные». Такой характер он видит в Фетисове, очень незаметном человеке, который всеми своими знаниями был обязан только себе. Алексей Михайлович прибыл в Ташкент вместе с полковником Раевским, был с ним дружен, находился под его влиянием. Но если Раевский был способен лишь на «готовые теоретические планы для нового и чуждого ему края, будучи совершенно незнаком с его природой и его обитателями, то первый в незнакомой ему стране вначале был только скромным исследователем-натуралистом». С «более чем ничтожными средствами» Фетисов путешествует по Тянь-Шаню. Особенно по Западному. Вместе с тем он исследует Сон-Куль и Чатыр-Куль, долину Сусамыра, Музарабадский проход и Кульджу. Отлично зная ботанику, он занялся, естественно, прежде всего флорой, составив подробный гербарий Туркестанского края, открыв и описав множество новых интересных видов растений. Многие из них получили его имя, упоминались м научных каталогах, культивировались в ботанических садах Петербурга и Эрфурта.

Участие и экспедициях Северцова и геолога Романовского привлекли внимание Фетисова к вопросам геологии и географии. Он пишет статьи в «Туркестанские ведомости», откуда те перепечатываются немецкими, английскими и американскими научными изданиями. Так Фетисова узнают за границей, его даже приглашают на географический конгресс в Геную, собиравшийся в честь четырехсотлетия открытия Нового Света.

В конце 1878 года Фетисов направляется в Пишпек, где начинается его сугубо практическая деятельность; теперь ученые рекогносцировки его и непродолжительны, и недалеки. Поярков проезжал через Пишпек летом 1880 года, и его неприятно поразило это унылое поселеньице у руин кокандской крепостицы, где негде было даже укрыться от страшной полуденной жары. Буквально через пять лет Федор Поярков вновь оказался в Пишпеке. Та же раскаленная, каменистая степь вокруг, те же незавидные домишки под камышом и глиной, кое-как расставленные в пыльные и куцые улочки. Но у каждого дома — сад. А вокруг поднимаются крепкие посадки туркестанского тополя и карагача. А за Пишпеком, по дороге на Верный, разбита прекрасная, обширная роща с питомником, саженцы откуда быстро завоевали известность по всему краю, причем просьбы насчет черенков из «фетисовского» сада поступали даже из Акмолинска. И все это — Фетисов. Он начинает заниматься хмелем, и вскоре пишпекский хмель успешно конкурирует с привозным, чуть ли не с французским. Совершенно на пустом месте он берется за сыроварение и самым убедительнейшим образом доказывает, что «в деле эксплуатирования вещественных богатств можно идти бесспорно полезною и честною дорогою и что не одни кабаки и отдача денег под проценты дают средства в частной деятельности». Он ведет раскопки несторианских погребений и печатает отчеты. Культивирует новые сорта пшеницы и овощей и получает за эту работу большую золотую медаль от Министерства государственных имуществ. Он возглавляет школу садоводства для киргизского населения, передавая своим слушателям не только знание практических приемов, но и начала теоретических основ. Эта деятельность Фетисова представляется Пояркову особенно важной, уж он-то знает, сколько требуется «силы воли и нравственной энергии, чтобы не пасть и не растеряться в новой обстановке, среди чужого населения и его своеобразной жизни и культуры». Иначе — метаморфоза в спесивых и благополучных «господ ташкентцев». Или — бегство. Подобно тому, как уехал Раевский, «унося с собой недовольство краем и личное раздражение».

Фетисов не уехал. Он так и продолжал жить в своей избушке, посреди посаженных им дубрав, где его и навещали все те, кто, оказавшись в Семиречье, нуждался в его, Фетисова, помощи. «К сожалению, не все платили ему тем же», — счел нужным заметить Поярков. Однако и это не оказывало действия на раз и навсегда взятый Фетисовым курс в жизни. Последние дни Алексей Михайлович ходить на занятия не мог, тогда он перенес их в свой домик. «Со смертью Фетисова школа эта потеряла опытного руководителя, а ученики, киргизские мальчики, лишились доброго и Прекрасного наставника».

Ом-мани пад ме хум!