Фамильные ценности

Вместе с Надеждой Румянцевой мы некоторое время вели детскую передачу “Будильник”. Узнав, что я сын Тани Гулевич, она очень расположилась ко мне. А в моих глазах Румянцева была настоящей иностранной дивой, ведь она только что вернулась в Советский Союз из Египта, куда ее муж, дипломат Вилли Хштоян, был направлен в качестве торгового представителя. А до этого они жили в Малайзии. В Москву она приехала вся в модном кримплене и люрексе, который обожала. Надежда Васильевна была уверена, что актриса на сцене должна не только блистать, но и блестеть. Уже после ее смерти муж и дочь Румянцевой передали в мой Фонд исторического костюма часть ее гардероба – платья, привезенные из Малайзии и Египта, которые я часто экспонирую на выставке “Кино и мода”.

Другой пример – Олег Анофриев, бывший партнер моей мамы по спектаклю “Волшебный цветок”. Он стал знаменитым актером и композитором, прекрасно пел. Всесоюзную известность получил после съемок в картине “Земля Санникова”, где исполнил главный свой хит “Есть только миг”. А миллионы советских детей узнали голос Анофриева из мультфильма “Бременские музыканты”.

Еще одной знаменитой актрисой, вышедшей из стен Центрального детского театра, стала Ирина Муравьева, которая поступила в студию при ЦДТ в то время, когда моя мама постепенно сходила со сцены. Много лет спустя, встретив Ирину Вадимовну на кинофестивале в далеком Владивостоке, я напомнил ей об этом. Муравьева кивнула и сказала:

– В нашем театре были две гранд-дамы – Ольга Фрид и Таня Гулевич.

Я же запомнил Ирину Муравьеву молоденькой инженю. Мальчиков она никогда не играла. В спектакле по болгарской сказке Панчо Панчева “О четырех близнецах” Муравьева исполняла роль девочки Бонки. В национальном болгарском костюме она переходила от селенья к селенью в поисках жениха и напевала:

Деревенька, деревенька —
Все дома наперечет.
Потихоньку, помаленьку
В деревеньке жизнь течет.

Детские театральные воспоминания до сих пор меня не покидают. Я сам оформил более ста двадцати постановок, побывал во многих странах мира, повидал множество драматических спектаклей, опер и балетов, но самое потрясающее впечатление оставил во мне Центральный детский театр. Именно поэтому я так боюсь, что ЦДТ (ныне РАМТ) постигнет участь Большого театра и МХАТа, подвергшихся губительной реставрации и евроремонту. Уничтожать театр – это все равно что уничтожить церковь, ведь это тоже храм, храм Искусства. Это величайшее преступление. Мне повезло в жизни побывать на сценах самых старинных театров, таких как театр Сан-Карлуш в Лиссабоне, который открылся в 1793 году, Королевская опера Версаля, построенная в XVII веке, или Муниципальный театр в столице Чили Сантьяго, основанный в 1857 году… В Москве разрушительная реставрация еще пока не коснулась Театра оперетты (бывший Оперный театр Зимина), где сохранилась винтовая лесенка Шаляпина. Это прекрасные старинные здания, в них ощутим исторический дух и удивительная энергия прошлого. И вот эту энергию я застал в Центральном детском театре и молю Бога о ее сохранении!

Детство. Школа. Первые роли

Мои первые детские воспоминания весьма обрывочны. Это отдельные эпизоды, которые сложно привязать ко времени. Например, я до сих пор помню свою детскую кроватку с деревянными круглыми решетками, помню себя лежащим в ней. Мама была очень рачительной и эту кроватку отдала потом в семью своей однокурсницы актрисы Нинель Шефер. Помню, как сосал детскую пустышку, которую называл “дунькой”, и долго не хотел с ней расставаться. Но однажды мама сказала:

– Санечка, иди в уборную и выкинь “дуньку” в унитаз.

Будучи послушным ребенком, я, конечно же, сделал так, как велела мама.

– А теперь опусти черный резиновый круглый рычажок на бачке.

Я спустил воду и, счастливый, отправился спать. Но, проснувшись утром, вдруг забеспокоился:

– А где же “дунька”?

– Как где? – удивилась мама. – Ты же сам ее спустил в туалет.

Крыть было нечем. Действительно, сам ее спустил. Хоть и под маминым руководством. Осознавая собственную ответственность, я совсем не оплакивал эту потерю.

Я рос следопытом и исследователем. Однажды совершил ужасную вещь: поднял с пола мамину шпильку и засунул ее в розетку. Меня ударило током в 127 вольт. Тогда в Москве было такое напряжение везде, позднее его поменяли на 220 вольт. Как вообще не убило – до сих пор голову ломаю. Я сжег руку, мне мазали ее подсолнечным маслом. Мама водила в больницу. Сколько мне было? Годика два, не больше. В другой раз я засунул себе в нос какие-то бобы, чтобы проверить, пройдут или не пройдут. Прошли, еще как! Доктор их вытащил с большим трудом. В третий раз, барабаня ногами по стене, я загнал в пятку иголку. Тогда почему-то было принято хранить швейные иголки в ковре. Любил глотать стальные шарики от настольных игр – выходили они из меня уже не блестящими, а окисленными и коричневыми. Так я познавал природу человеческого организма.