Фамильные ценности

Но начало моей звездной жизни на Центральном телевидении было положено. Телевидение и сейчас меня кормит и поит! Спасибо великому изобретению эмигранта Владимира Зворыкина – телевидению!

Как начиналась коллекция

История основания коллекции восходит к 1960-м годам, она началась с детской страсти к собирательству. Многие люди в школьные годы собирают марки, спичечные этикетки, значки, но, став старше, забрасывают альбомы на антресоли. Должны совпасть разные обстоятельства, чтобы подобное увлечение превратилось в дело всей жизни. Мне повезло: мама – актриса, папа – художник, среди друзей семьи были замечательные люди, в их числе коллекционеры. Да и учился я в старинном дворянском районе Москвы, на улице Кропоткинской, ныне Пречистенке, в те времена, когда Москву нещадно рушили. Особняки и бывшие доходные дома, превратившиеся в коммуналки с коридорной системой, расселяли, и жители коммунальных квартир, переезжая в малогабаритные “хрущобы”, не относили остатки былой роскоши антикварам, которых тогда в Москве почти и не было, а выбрасывали старые вещи на свалку во дворах.

Будучи учеником второго класса английской школы № 29, я ходил по музеям и театрам, набитым бутафорским реквизитом и театральной мебелью, а детство проводил в старинном родовом имении в Литве, поэтому глаз у меня был наметан. Моя литовская кузина, красавица гимнастка Ляля Гулевич, вспоминала, что уже в пятилетнем возрасте я говорил ей:

– Ляленька, не выбрасывай, пожалуйста, свои платья, они все пойдут в мой музей.

Восьми лет от роду я совершенно сознательно ходил по помойкам и подбирал те вещи, которые мне казались знакомыми, родными и близкими. И однажды во дворе дома, где жил Юрий Никулин, в Нащокинском переулке, я обрел икону Николая Чудотворца XVIII века. Она была довольно большой, стояла образом к мусорному контейнеру, и на ней сушилась половая тряпка. С этой иконы все и началось. Она меня охраняет!

Свой каждодневный маршрут я разрабатывал постепенно. Начиная с пятого класса, ежедневно после уроков прохаживался по помойкам, упрятанным в переулках и двориках Остоженки и Пречистенки. Ходил как на работу. В школе меня так и называли – помоечником. Чего я там только не находил! Тогда ведь люди так боролись за жилплощадь в коммунальных квартирах, что выбрасывали все то, что сегодня продают в антикварных магазинах: старинные жестяные коробки из-под конфет и печенья “Дингъ” и “Эйнемъ”, любовную переписку столетней давности, кружевные зонтики, бисерные сумочки, перламутровые веера, кожаные альбомы с фотографиями, чугунные угольные утюги… Люди считали в те темные годы, что это всего лишь старый хлам, хранить который – страшное мещанство и пережиток царского прошлого, а я был тут как тут: подбирал, чистил, реставрировал. В этом мне очень помогала мама, весьма поощрявшая мое увлечение. Она кипятила и отстирывала некоторые мои находки, проверяла их на наличие блох и клопов. Например, однажды по предложению моего однокурсника Кости Звездочетова мне пришлось разбирать квартиру звезды Малого театра, великолепного актера перевоплощений Степана Кузнецова, умершего в далеком 1932 году. В квартире жила его репрессированная вторая жена Галина… Его костюмы попали в музей Малого театра, а мне достались фотографии, негативы, банковские книжки, театральные программки, визитные карточки… и в большом количестве трусы и кальсоны Кузнецова 1910–1920-х годов. Они были до колен, как у футболистов. Когда я все это добро принес домой, мама сказала:

– Сейчас всё будем кипятить!

Я всегда старался выяснить, кому найденные вещи принадлежали. Подсказать имя владельца могли открытки, письма, визитные карточки… На каждую находку я вешал бирку с соответствующим описанием, в специальной тетрадке вел опись стремительно расширяющейся коллекции. Мой папа называл меня систематиком и считал, что в жизни мне это пригодится. И ведь очень пригодилось!

Строения, предназначенные под снос, никогда не запирались, привлекая тем самым под свои своды не только алкоголиков, но и таких исследователей, как я. Беспрепятственно проникнув однажды в готовящийся к капитальному ремонту особнячок по Большому Афанасьевскому переулку, в ту пору – улице Мясковского, я обнаружил внутри кучу старинной мебели карельской березы профессора Щербакова, письма, альбомы… Все эти сокровища сгрудили в один угол как ненужный хлам. А из дома № 37 на Остоженке, где сегодня находится музей Тургенева, как-то выносили на помойку старинные двери. Вооружившись отверткой, я открутил с них дверные ручки. “За них же держался Тургенев!” – говорил я себе.