Фамильные ценности

Возня со старинными вещами доставляла мне огромное удовольствие. Именно поэтому я многое реставрировал. Но реставрация была любительской: я подкрашивал кожу и обновлял ее ланолином, разводил тушь и закрашивал трещинки на старинных сумочках и туфлях. Довольно рано начал делать маленькие экспозиции. Родители как раз приобрели литовскую панельную мебель с полкой, защищенной от пыли раздвижными стеклами. Вот эту самую полку я и начал использовать в качестве витрины под свои экспонаты: раскладывал внутри веера, старинные коробочки, визитные фотографии 1860-х годов, расставлял флакончики… И приглашал школьных приятелей смотреть новую мини-выставку, посвященную какой-то определенной теме. До сих пор помню названия некоторых из них: “Карты и мода”, “Балы”, “Мюр и Мерилиз”…

Комната моя напоминала настоящий музей, по которому я водил экскурсии для своих одноклассников и даже учителей – например педагога по английскому языку Нины Александровны Гамбаровой, а также для друзей семьи. Показывал старинные аптекарские флаконы, коробки из-под конфет, фантики, кружева, бисерное шитье, кошельки, перчатки, бювары, портбукеты, фотографии, таблички страховых обществ и многое другое. Гости приходили от увиденного в восторг, а папа сокрушался:

– Я думал, что мой сын превратит свою комнату в мастерскую, где будет клеить макеты, писать картины, заниматься творчеством, а он только собирает дворянскую старину. Думал, станет вольным художником, а он стал настоящим барчуком в шелковом халате! Ну, что поделаешь – гены!

Мой интерес был направлен на материальную культуру, и об этом все знали, даже писали про меня статьи. Когда я учился на втором курсе Школы-студии МХАТ, в журнале “Юность”, который издавался в ту пору многомиллионным тиражом, опубликовали большой очерк юной журналистки Анны Малышевой “Никуда не деться от Сани Васильева” – про мою страсть к коллекционированию. Эта статья очень помогла моей репутации коллекционера. Мне стали писать письма со всей страны и предлагать в дар старинные журналы, платья, туфли, чулки, шляпки и другой “винтаж” царской России. Мне и сейчас на все мои выставки приносят много даров благодарные зрители. Больше всего на свете я люблю в подарок получать винтажные вещи, а не цветы, брошки, игрушки или шарфики, которые обычно мне презентуют после выступлений.

Чтобы научиться лучше разбираться в старинных вещах, мне приходилось много времени проводить в букинистических магазинах, в которых, надо заметить, в пору моего детства не было такого разнообразия книг, как сегодня. Один из книжных магазинов, куда я регулярно заглядывал, назывался “Дружба” и находился по адресу улица Горького, 15. В нем продавались книги стран социалистического содружества, то есть литература на польском, чешском, немецком, болгарском, венгерском, румынском языках. Поскольку в советское время мало кто владел иностранными языками, магазин чаще всего пустовал. Я приходил и спрашивал, имеются ли в продаже альбомы по искусству. Обязательно находилось что-то вроде “Фарфор музеев Венгрии”, или “Румынская вышивка”, или “Польская резьба по дереву”… Я покупал эти альбомы и дома тщательно изучал. Это было для нас окно в искусство и культуру Европы. Тогда же, помнится, приобрел уникальный американский альбом “Костюм в Голливуде”. До сих пор не понимаю, как он попал к нам на книжный рынок. Этот роскошный фолиант в парчовом переплете издан был в Японии и стоил 110 рублей – мамина месячная зарплата. На его страницах я в детстве впервые встретил имена Глории Свенсон, Мэй Уэст, Луизы Брукс, Марлен Дитрих и Греты Гарбо… Полюбил их всей душой, остался им верен. Теперь в коллекции моего Фонда есть платья и Глории Свенсон, и Марлен Дитрих. Железный занавес трещал о швам!

В каждом букинистическом магазине обязательно находился отдел, посвященный декоративно-прикладному искусству. Именно там можно было найти изданную в 1920-х годах маленьким тиражом знаменитую книгу “Бисер в старинном рукоделии” Валентины Дудоревой, много лет проработавшей научным сотрудником отдела тканей Государственного исторического музея. Или “Старинные подмосковные усадьбы”. Или “Музей 1840-х годов”. С жадностью я изучал каждое из этих изданий: рассматривал черно-белые картинки, вчитывался в текст. А более всего я любил старые книги Георгия Крескентьевича Лукомского, выдающегося русского искусствоведа Серебряного века, впоследствии эмигранта первой волны. Я считаю себя его учеником.