Фамильные ценности

Последние годы жизни Мария Николаевна посвятила новой работе – большому четырехтомному изданию “Всеобщей истории костюма всех времен и народов”. Для иллюстрации третьего и четвертого томов Мария Николаевна письменно попросила меня подобрать и описать иллюстрации, что я с радостью и вовремя успел сделать. Эта большая книга замечательного отечественного историка костюма вышла в издании Ирины Фадеевой, энтузиастки печатного дела, ушедшей в женский монастырь вскоре после публикации четырехтомника. Живописный ряд, портреты в цвете – все это мне удалось переснять в музеях разных континентов и стран, ни в одной из которых Мерцаловой за всю ее долгую жизнь так и не довелось побывать.

В 1997 году я прилетел в Москву на празднование восьмидесятипятилетнего юбилея Марии Николаевны, который отмечали в зелено-белых декорациях Оружейной палаты. Из Парижа я привез букет белых роз в ведерке с водой – ровно восемьдесят пять штук, по количеству лет юбилярши. Тогда это было невероятной редкостью.

А в 2000 году Мерцалова скончалась. Ее наследником стал родной племянник Николай Иванович, сын сестры. Он передал мне часть архива Марии Николаевны, некоторые ее рукописи, детские рисунки и вышивки, которые сегодня украшают мой дом в Литве и напоминают об этой удивительной женщине – наставнице, ставшей одной из ключевых фигур в формировании моей личности, открывшей для меня русский народный костюм.

Но вернемся к коллекции. В какой бы город я ни приезжал, я сразу иду на блошиный рынок. А впервые блошиный рынок я посетил в Вильнюсе. Мне было восемь лет, и родители в очередной раз на все лето отправили меня в Литву. В это время в нашем родовом имении наметился небольшой раскол. Одна из маминых кузин, западная белоруска родом из Молодечно Халинка (тетя Галя, Галина Фоминична) Гулевич-Пекарска, уговорила нашу общую бабушку Марию Андреевну Гулевич подарить ей кусочек земли. На этом кусочке Халинка построила очень солидный кирпичный дом с несколькими спальнями. Разумеется, такой порядок вещей решительно не устроил другую мамину кузину, балерину Варшавской оперы и ученицу Брониславы Нижинской Софью Феликсовну Верницкую-Гулевич и ее мужа, инженера Арсения Дмитриевича Гулевича, которые не рассчитывали на какое-либо соседство. Словом, кузины между собой не ладили. Их неприятие по отношению друг к другу усугублялось еще и тем, что Софья была настоящей классической балериной Большого театра в Варшаве, даже снимавшейся в польском довоенном кино “Ada” и ставшей в Вильнюсе хореографом польского фольклорного ансамбля “Вилия”, а Халинка имела лишь амбиции кабаретной певицы и мечтала стать кем-то вроде Ганки Ордонувны – популярной в ту пору польской певицы и актрисы.

В своем доме тетя Галя построила эстраду в форме рояля, к которой со второго этажа спускалась лестница, отделанная лампочками по полу и по потолку, как в польских кабаре 1930-х годов. Она носила лаковые шпильки, надевала черное платье с люрексовой искрой и глубоким декольте, наклеивала ресницы, густо подводила глаза и в полной боевой раскраске, эффектно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, с розой в руке спускалась по лестнице к эстраде. Репертуар у Халинки был довольно однообразный. Она исполняла популярный шлягер тех лет Miłość ci wszystko wybaczy, что означает “Любовь простит все”, и Cicha woda brzegi rwie – “Тихая вода рвет берега”. Примечательно, что единственными зрителями на этих домашних концертах были муж Халинки Виктор Захарович Шоршев – рыбак и охотник, ее кошка Мауричка и восьмилетний я.

В ту пору в Вильнюсе еще работал блошиный рынок под названием Кальвария, Kalvaria, что в переводе с латыни означает “Голгофа”. Разбит этот рынок был на территории церкви, окруженной часовенками. Каждая часовенка символизировала событие, которое останавливало печальное шествие Иисуса до Голгофы. Отыскать на этом рынке можно было хоть черта в ступе. Несколько рядов прилавков занимали старинные вещи: самовары, утюги, старинные фотографии, открытки, сумочки, посуда, подсвечники фраже… Никакой особенной ценности они не имели. Но я с решимостью отправился на этот рынок, сжимая в кулаке три рубля, выпрошенные у Халинки. Я до сих пор храню старинные открытки, приобретенные в то лето в Вильнюсе.

А что же покупала сама Халинка? Повинуясь своей страстной натуре, она покупала новые платья из Польши. Всегда в пол, обязательно из кримплена, по моде конца 1960-х годов, и непременно с крупным цветочным рисунком. Возвращаясь домой, она долго крутилась в обновке перед зеркалом и в конце концов приходила к выводу, что длинное сейчас не носят. В моде длина миди! Тут же тетка хваталась за ножницы, аккуратно отрезала немодную длину, застрачивала край на машинке и, выходя на следующий день к завтраку в обновленном туалете, говорила:

– Миди – это ни туда ни сюда. Гораздо лучше мини!