Папа очень много работал. Сейчас его назвали бы трудоголиком. У него был собственный распорядок дня. Завтракать он садился в девять часов утра, кофе пил на английский манер, из особой чашки, очень ругался, если яйцо было сварено недостаточно или, наоборот, слишком переварено. В половине десятого папа уже уходил в мастерскую. Возвращался он неизменно к началу программы “Время”, поскольку самым живейшим образом интересовался всем, что происходит в стране и мире. Приходил со словами: “Сегодня написал новый портрет!” И действительно, будучи фанатом своего дела, папа перерисовал, кажется, всю родню, друзей, соседей, маминых студенток… Меня он писал пять раз. Три портрета остались у меня, а еще два находятся в Самарском музее и в Академии художеств. Он писал маму, мою любимую сестру Наташу, актрис, каких-то чудаковатых старушек…
Кроме того, папа сам делал макеты, очень любил это занятие. Помню, для “Петербургских сновидений” создал сразу несколько совершенно разных вариантов решения спектакля в макетах: с вращением, без вращения, с таким занавесом, с другим… К слову сказать, оформление спектакля было замечательным, в особенности стена дома с открывающимися окнами, в которых были видны персонажи. Полноправными участниками этого действа являлись две колоссальные лестницы, шедшие друг к другу под углом, – по их ступеням шагали герои. В определенный момент спектакля эти лестницы должны были сойтись в одной точке – это была адова работа. На генеральной репетиции лестницы никак не сходились: рабочие сцены то сдвигали их раньше, то вовсе не успевали приблизить друг к другу. Папа стоял за кулисами, рядом находились актеры, которые должны были по этим лестницам пройти. Он стоял и одними губами произносил: “Ну! Ну! Ну! Пошли!” И когда наконец лестницы сошлись вовремя в одной точке, он не смог сдержать облегченного вздоха: “Слава Богу!” Не знаю, кто больше способствовал движению лестниц – рабочие сцены или Александр Павлович…
В 1965 году театр им. Моссовета отправился на гастроли в Париж. Одна из старейших актрис театра и близкий друг нашей семьи Мария Святославовна Кнушевицкая, тетя Мира, как я ее называю до сих пор, подробно рассказывала мне об этой поездке. Я записал ее воспоминания.