Фамильные ценности

В прихожей той квартиры в 1910-е годы стояла клетка с большим попугаем, серым и говорливым. Как часто папа в своих спектаклях или живописных работах рисовал попугаев! Запали эти чудные птицы в его детскую память. В кабинете деда был большой кожаный диван и шведский шкаф для заново переплетенных книг русской классики из приложений к “Ниве”. Был там и балкон на улицу, который сохранился до сегодняшнего дня, – туда дед по-пластунски выполз, когда на Предтеченской улице начались революционные беспорядки. А папа, тогда еще ребенок, запомнил самосуд. Соседа из дома напротив выволокла на улицу толпа пьяной черни, разгромив винную лавку на углу, и била ногами, пока он не превратился в кровавое месиво. И папа рассказывал мне в детстве про эти ужасы революции. Он помнил, как в феврале 1917 года какие-то люди вдруг стали снимать больших золоченых двуглавых орлов с аптеки, находившейся на первом этаже под квартирой Васильевых. Знали ли они, невежды, что в 1990-е им придется их вновь ковать и золотить?

Музыка жила в доме Васильевых. В большой зале с красивой и стильной мебелью конца XIX века, обтянутой гладким золотистым штофом, стояло пианино, лежал горчичного цвета ковер и всегда благоухали цветы, чаще всего – гиацинты, любимый цветок бабушки. Это была музыкальная гостиная. Там играла бабушка, пел дед, который даже прошел пробу в Большой театр. Там учились музыке дети. При них была бонна Соня, получавшая жалованье 15 рублей в месяц.

Потом шла спальня родителей с венским креслом-качалкой и детская с тремя кроватками для Пети, Иры и Шуры. Войдя в детскую, я увидел почти совсем обвалившийся потолок, подобрал кусочек штукатурки и привез его тете Ире, будто кусочек ее детства. Как она радовалась! Гений места сохранил лестницу.

Здесь же, в детской спаленке, началось для папы вхождение в театр. Старший брат папы Петя, впоследствии замечательный театральный режиссер, именно тут поставил первые детские спектакли. Инсценировали они рассказ Тургенева “Бежин луг”. Занавесили окна, из обтянутой красной бумагой настольной лампы сделали костер в ночном… Удивительная вещь – генетическая память! Я тоже в детстве играл в театр, строил декорации из диванных подушек и делал костюмы из маминых шалей…

Младшие Васильевы увлекались не только театром – они играли в шарады, устраивали карнавалы на Масленицу и “издавали” журнал “Детские грезы”, куда моя бабушка написала им пожелание: “Милая редакция! Меня трогает Ваше стремление к прекрасному. Живите и дальше так: ищите Красоту всюду и наполняйте ею свою жизнь. Красота, искусство облагораживают человека и дают ему самые светлые моменты в жизни! Нина Васильева”. Ах, как любили искусство у нас в семье. К счастью, этот рукописный журнал сохранился.

А еще в детской в Самаре стояла игрушечная лошадка-качалка. Когда в 1917 году в семье ждали обысков, в лошадку через хвост спрятали мамины фамильные драгоценности. Большевики при обыске ничего не нашли. А папа мой перед их уходом смело заявил: “Я вам никогда не скажу, что в лошадке спрятано!”

Ванна у Васильевых была большая, на львиных лапах, и папа в декорациях всегда ставил львов – я помню по эскизам к “Провинциалке”, хранящимся у меня в Париже, по “Сказке о девочке-неудаче” в театре им. Моссовета. Рядом с кухней располагалась комната для прислуги-кухарки и ледник, доживший на своем старом месте до конца XX века! Ну не чудо ли?

По другую сторону коридора шла большая столовая, где пили чай и обедали, за ней “бабушкина” комната с чуланом, куда Иру посадили на карантин, когда она заболела. Бабушка (а для меня прабабушка) Акилина Павловна Брызжева, урожденная Розанова, была строгих “викторианских” правил, но замечательная “скопидомка”, великая кулинарка. На старости лет она была просвирней в Предтеченской церкви в конце той улицы, где жили Васильевы, а прежде была просвирней Корабельского прихода в Севастополе. В свой любимый Севастополь моя прабабушка часто возвращалась и в 1915 году уже останавливалась в “Грандъ-Отеле”. Бабушка Акилина Павловна была женщина педантичная: газеты прочитывала от корки до корки, включая все объявления. Пенсию она получала в 6 рублей, но часто ездила на извозчике и привозила внукам булочки с маком и изюмом. Хватало, значит!

Наступало лето – дачное время, когда все окна в квартире белили мелом, чтобы вещи не выгорали. Летом семья перебиралась на казенную дачу в местности, называемой Барбошина поляна, которую большевики безлико переименовали в Поляну Фрунзе[9]. Глупо! У меня сохранилось несколько дачных фотографий. Круг общения Васильевых в дореволюционной Самаре был обширен. Среди близких друзей – семья будущего известного литератора Виталия Бианки, после революции, переехавшая в Петроград.