Фамильные ценности

Я родился в Москве 8 декабря 1958 года и, сколько себя помню, всегда был в кулисах театра. Правда, папа реже брал меня в театр, нежели мама. Все же я с детства помню встречи с Любовью Орловой, Фаиной Раневской и Верой Марецкой – ведущими актрисами театра, для которых папа создавал костюмы и декорации.

В Детский театр, особенно когда нянек не было, меня брали чаще. Я помню себя в кулисах на маленькой табуретке – мама занята в спектакле “Один страшный день”. Роли в “Забытом блиндаже”, “Питере Пэне”, “Сказках Пушкина”, “Хижине дяди Тома”, “Традиционном сборе”, “Одолень-траве”. Забытые названия, некогда гремевшие по Москве театральной.

Одним из любимых спектаклей маленьких зрителей в ЦДТ был спектакль Анатолия Эфроса “Сказка о сказках”. Роль польской девочки Яни, которая уходила в лес за хворостом, на протяжении нескольких лет исполняла Татьяна Надеждина. Когда актриса забеременела и на сцену выходить в связи со своим положением больше не могла, на эту роль ввели мою маму. Вскоре забеременела и мама, она ждала моего появления на свет. Тогда директор театра Константин Язонович Шах-Азизов сказал:

– Не назначайте больше актрис на эту роль! Они все уходят в лес за хворостом, а возвращаются в положении!

Мама работала с Георгием Товстоноговым, Марией Кнебель, Сергеем Михалковым, Виктором Розовым, но часто уступала свои роли другим артисткам. Славы земной она не жаждала никогда.

Внешняя и внутренняя красота мамы привлекала художников и скульпторов. Ее фотографировал Наппельбаум; кроме ее собственного супруга, маму писали Татлин, Николай Ромадин и Федор Булгаков, лепили Николай Никогосян и Наталья Дерегус. Портрет кисти Татлина был выполнен в зеленых тонах и почему-то страшно не понравился маме. “У меня на нем лицо было зеленого цвета”, – вспоминала она. Этот портрет так и остался в мастерской художника. Наверняка по прошествии лет он попал в чьи-то руки, и его теперешний владелец даже не представляет, что на нем изображена Татьяна Гулевич.

Мало кому известно, что именно моя мама стала первой Снегурочкой на знаменитых кремлевских елках. Претенденток на роль внучки для Дедушки Мороза искали в Детском театре, и, поскольку мама была очень хорошенькой молодой артисткой на амплуа инженю, выбор пал на нее. На протяжении нескольких лет, из года в год мама участвовала в представлениях. Даже я успел застать ее Снегурочкой. Новогодние елки проходили не только в Кремлевском дворце, но также и в Доме Союзов, бывшем Дворянском собрании, и в Сокольниках, на открытом воздухе. Снегурочка-мама появлялась перед детьми рядом с Дедом Морозом в санях, запряженных тройкой настоящих лошадей. Театральная белая шубка с меховой опушкой от холода не спасала, мороз стоял страшный, и в ожидании выхода приходилось кутаться в собственное зимнее пальто. Артист, традиционно исполнявший роль Деда Мороза, согревался старым проверенным способом – выпивал коньячок перед каждым выходом к маленьким зрителям. А поскольку таких выходов за день было немало и одни дети сменяли других, к концу рабочего дня Дед Мороз еле держался на ногах. И вот однажды, как рассказывала мама, захмелевший Дедушка, будучи не в силах оставаться в вертикальном положении, опустился на пенек под елочкой и заснул. Чтобы не свалиться с пенька, он держался за посох, а счастливая детвора верещала:

– Дедушка Мороз! Дедушка Мороз!

Тут главный новогодний персонаж открыл глаза, пробурчал:

– Дедушка, Дедушка… Заболел ваш дедушка! – и снова заснул.

В 1960-е годы мама стала сниматься на телевидении и записываться на радио, чаще всего в поэтических композициях. Помню ее в роли матери Герцена в телефильме “Былое и думы”, большую роль в телеспектакле “Тещины языки”, радиопостановки с режиссером Мариной Турчинович, маминой приятельницей. Мама привела на телевидение и меня: я дебютировал в восьмилетнем возрасте в передачах “Театра «Колокольчик»”, потом в качестве ведущего воскресного “Будильника” с маминой приятельницей и коллегой по детскому театру Надеждой Румянцевой.

Но уже тогда маму преподавание влекло больше актерства. В середине 1960-х годов она, будучи еще актрисой театра, вернулась в Школу-студию МХАТ и поступила в аспирантуру к своему любимому профессору сценической речи Елизавете Федоровне Саричевой. Елизавета Федоровна была прибалтийская немка из эстонского города Дерпта (ныне Тарту), где ее отец служил профессором в Дерптском университете. Саричева, настоящая рафинированная интеллигентка, много лет проработала в Школе-студии МХАТ и воспитала первое поколение советских дикторов. Она носила элегантные старинные броши и кружевные воротнички, обладала плавной речью… Было полное ощущение, что это женщина XIX века, случайно попавшая в социалистическую эпоху. Лучшими подругами Саричевой были актриса Анастасия Георгиевская и моя мама.