Здесь было ненамного светлее: три крохотных оконца не справлялись с сумраком. А может, они и не открывались никогда – в комнате попахивало сыростью, и воздух как будто застоялся в неподвижности.
– Здрасьте, Катерина Ивановна, – запоздало спохватилась Зоя. – Серёжки вот ваши…
– На комод положь, – равнодушно распорядилась хозяйка.
Сверху, из левого угла комнаты, тускло сверкнул оклад большой иконы. «А мракобесие как же? – удивилась Зоя. – Карты? Десять кошек?» В поле зрения не обнаружилось ни колдовских свеч, ни хрустального шара, да и на подоконниках не заметно было ничего похожего на пучки засушенных трав и мышиных хвостов.
– Ну, садись… родичка Фисина любимая, – пригласила Катерина Ивановна всё так же неласково, с явным неодобрением родственных пристрастий подруги.
Зоя опустилась на краешек стула, тоже скрипнувшего.
Далее воцарилось молчание.
Катерина Ивановна, усевшись напротив и не утруждаясь церемониями, разглядывала гостью.
Зоя не менее прилежно изучала собственные руки, словно давно дожидалась случая уделить им внимание. Тем более что взглянуть ответно в лицо Катерины Ивановны оказалось делом почему-то совершенно немыслимым.
Наконец она кое-как набралась решимости:
– Вы меня… м-м… приглашали… Так я вот и…
– Да ты у нас, оказывается, та-а ещё штучка! А-а-арти-и-истка! Не зря Фиса тебя всё поминала, – неожиданно пропела хозяйка обличающим оперным меццо-сопрано.
Этакая Кармен на пенсии! Зоя от удивления забыла бояться и уставилась на Катерину Ивановну во все глаза. А та погрозила ей кривым старческим пальцем:
– Мужиков морочить умеешь, а-а? Богатая будешь, в норковой шубе! Ц-ц-ц, – со вкусом поцокала она языком. – Дом двухэтажный! Но имей в виду: машину пускай муж водит, сама за руль не вздумай садиться. Не твоё!
И для усиления своих слов ещё раз потрясла перед Зоиным лицом кривым пальцем.
Зое стало смешно. Сколько же веков этому цыганскому репертуару? Но расхохотаться было никак нельзя. Она пообещала чистосердечно:
– Ладно, за руль… точно не буду. Клянусь!
«А может, и сумасшедшая! – мелькнуло в голове. – И чего было сюда бежать как угорелой…»
– Думаешь, бабка Катерина из ума выжила? – в ту же минуту ехидно констатировала старуха. И дождавшись, пока Зоя всё-таки смутилась, объявила: – И, между прочим, зря так думаешь! Я судьбу по чертам лица вижу.
Выдержала ещё одну паузу и добавила с хвастливым удовлетворением:
– Вот потому и люди ко мне приходят. Всем же про судьбу интересно! И технолог наш, с фабрики, и бухгалтерша, и начальник швейного цеха – все сюда являются! Сама директриса теперь – «вы», «Катерина Иванна»! А раньше одно, бывало, только и дождёсся от неё – «Катька, ты смотри тут у меня!»
В ответ на эту речь Зоя покивала как могла уважительно. А потом вздохнула и всё-таки уточнила извиняющимся тоном:
– Но только если насчёт меня, так прогноз ваш, знаете… опоздал немного. В том смысле, что разошлись мы с мужем ещё десять лет назад.
Это сообщение ничуть не смутило ясновидящую. Она только пожала плечами и пробурчала неодобрительно:
– Сошлися-разошлися… И сами не знаете, чего хотите! Ну ладно, не переживай. Сойдётеся обратно ещё! Кто стоко лет тебя ждал, тот ещё подождёт…
В этот момент в углу комнаты пискляво мяукнули. «Котёнок!» – догадалась Зоя. Но из-за стола неспешно вышел громадный полосатый кот и, не обратив никакого внимания на Зою, выжидательно посмотрел на хозяйку.
– Тиша! – радостно спохватилась та, забыв о Зоиной судьбе. – Маленький мой! Мамуля ж тебя не покормила, дура старая!
И она проворно устремилась обратно в коридор и застучала какой-то посудой. «Маленький» величественно двинулся следом.
Справив угощение коту, «мамуля» торопливыми шажками вернулась в комнату и вдруг спросила у Зои совершенно обыкновенным, как бы даже заискивающим тоном:
– Котёнка не хочешь взять? Рыженький, бородка беленькая. Ласковы-ы-ый! Под шкаф счас залез, зараза. А? – и она с надеждой заглянула Зое в лицо.
Зоя поспешно затрясла головой.
Колдунья тут же переменила тон. Опять напустила в голос металла, а в лицо – каменной суровости. Осведомилась презрительно:
– Так что – тетрадку смотрела? Как борщи варить? – и захихикала не без злорадства. – А тетрадка-то не та! А ТА тетрадка – вот она, гляди! Тебя дожидается!
И неспешным театральным жестом вытащила из-под своего цветастого платка и водрузила на стол тяжёлый блокнот в чёрном кожаном переплёте.
Любовно погладила его, вздёрнула голову и провозгласила официальным тоном:
– Что Надька говорит, ваша бабушка Анфиса не в себе была и сказки рассказывала – так это извините и подвиньтеся! Все б такие сумасшедшие были, так и доктора без работы давно бы осталися. Печень вот у ней болела, это да. Я ей сколько раз порчу сымала!
Блокнот лежал прямо перед Зоей, в каком-нибудь полуметре. Она с усилием отвела взгляд.
– А печень… в смысле порчу эту, вы говорите… Её кто же бабе Анфисе делал… в смысле, насылал?
Катерина Ивановна уставилась на гостью с таким выражением, будто её спросили, день сейчас или ночь.