Фамильные ценности, или Возврату не подлежит

– На Кубань вроде, говорил, подадимся, там посытнее должно быть, и родня какая-никакая вроде имеется, – пояснил, пожимая плечом, Михаил. – Да и то, посытнее. Жена-то у него и впрямь хворая, чуть не ветром шатает, в чем душа держится. И дитенок маленький совсем, едва ходить начал. Тут бы они с голоду померли. Ну а там, глядишь…

– Ну на Кубань так на Кубань, – покачал головой Привалов. – Коли вернутся, мы, само собой, комнаты их освободим, а пока что… Да и вряд ли вернутся. Времена-то смутные. Может, и убили по дороге. Ну, авось! Бог милостив! Живые ж души, жалко. Да только нам теперь главное – свои уберечь.

Аркадия помогала Любаше и Анюте готовить обед, Зинаида Модестовна разбирала на стопки привезенную с собой одежду: свою, внучкину, Аркадия Владимировича. Парадный сюртук тонкого, шелковистого голубовато-серого сукна положили, должно быть, по ошибке: куда его теперь носить-то? Да и придется ли хоть когда-то еще надеть такое? Но память, память… Она бережно, едва сдерживая слезы, сложила «память о прошлой жизни» – и вздрогнула: в дверях стоял высокий осанистый мужчина. Вроде бы смутно знакомый – но в скудном свете лица было не различить, да и кто сюда может добраться? Все знакомые остались там, в «прошлой» жизни, никому они ничего не сообщали, некому визиты наносить.

А значит…

Сердце облилось холодным страхом.

– Кого изволите… – Голос ее предательски дрогнул, осекся, не давая договорить.

– Что ты, Зина? – «Незнакомец» шагнул в комнату. – Напугал я тебя?

– Святые угодники! – Она всплеснула руками и осторожно, точно опасаясь, что видение исчезнет, коснулась лица мужа. Без бороды и усов лицо было каким-то голым и словно бы чужим.

– Ну что ты, право? – Аркадий Владимирович прижал к себе испуганную жену. – По-другому нельзя было. Слишком многие знают в лицо ювелира Привалова. А сейчас… Если уж даже ты меня не признала. – Он улыбнулся, но как-то печально.

– Так это все… надолго? – Зинаида Модестовна говорила тихо, едва слышно.

Он пожал плечами:

– Ну это нам неведомо. Коли ненадолго, так и сокрушаться не о чем: борода – не голова, отрастет. – Он усмехнулся, но все так же невесело.

Обедать сели за общим столом, без разделения на «бар» и прислугу. Какие уж теперь баре!