Фамильные ценности, или Возврату не подлежит

За полуоткрытой парадной дверью Аркадия увидала забытую в прихожей куклу. Девочка метнулась в дом, стараясь не глядеть по сторонам – внутри все было как всегда: ажурная каслинского литья корзинка для зонтиков, красного дерева трюмо с подносом для визитных карточек, бархатная штора на двери в гостиную – схватила куклу и, прижав к самому сердцу, опрометью кинулась назад.

Она давно уже не играла в куклы – ну разве что совсем-совсем редко, все-таки большая уже, гимназистка – но как бросить свою Дашу? В магазине кукла именовалась Долли, но круглое, румяное, лупоглазое лицо ее так не вязалось с французским именем, что уже через неделю Долли стала Дашей. А потом Аркадия решила помыть ей голову, и вместо блестящих белокурых локонов, уложенных в сложную «бальную» прическу, на Дашиной голове образовалась серая комковатая пакля. Просто чучело какое-то! «Кукольный доктор», а именно так было написано на вывеске над мастерской, куда Аркадию вместе с «чучелом» отвезла Зинаида Модестовна, приклеил Даше-Долли другой парик – с двумя симпатичными смешными косичками, и кукла окончательно стала Дашей. Разве бывает Долли с крестьянскими косичками? Конечно, Даша. Своя, родная. И разве можно ее было оставить в «горящем» доме?

Впрочем, Аркадию никто не остановил, не одернул. Дед кивнул, бабушка Зина всхлипнула беззвучно.

Благословясь, тронулись.

Ехали сторожась, избегая шумных «прешпектов» и площадей. Но все равно было страшно. Часто встречались пьяные – р-революционэры! – на отворотах шинелей и грязных поддевок красовались кумачовые банты, уже изрядно обвисшие. У некоторых «р-революционэров» из-за плеча торчала винтовка. Аркадия только крепче прижимала к себе Дашу – та словно согревала ее, успокаивала. В горле почему-то першило, как будто что-то где-то и впрямь горело.

– Провиантские склады, похоже, громят, – буркнул Михаил.

Провиантские – дед говорил «Интендантские» – склады располагались совсем недалеко от их дома на Крымской площади. Иногда Аркадия с бабушкой Зиной ходили в ту сторону гулять. Она помнила гладкие бледно-серые стены с редкими, наглухо закрытыми окнами – разве можно такие «громить»? Туда же и войти-то не войдешь… Как странно… Странно и страшно.

Откуда-то с соседней улицы донеслось нестройное пение: «…мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим…» – и затихло в стороне.

Никто не знал, что – и, главное, когда – начнут строить «товар-рищи р-революционэр-ры», но разрушали они основательно, рьяно, всласть, с каким-то жадным остервенением.