Фанаты бизнеса. Истории о тех, кто строит наше будущее

Феликс Айзин руководил горнолыжной секцией РТИ и ежегодно устраивал по профсоюзным путевкам выезды на Чегет. «Кстати, Зимин тогда еще не катался на лыжах, он по путевке поехал в альплагерь “Шхельду”, – вспоминал он. – Инструктор повез их на Чегет. Там есть такое место, где направо уходит туристская трасса, более или менее она проходима, плечо с буграми жуткими, а налево идет знаменитый “доллар” – спуск крутизной больше 30 градусов. Он леском огорожен, и если ты не удерживаешься на этом склоне, тебя разносит, ты врезаешься в эти деревья… Почему-то в этот день туристская трасса была закрыта, и этот инструктор повез новичков тихонечко спуститься. И они стали на этот спуск, и боятся шевельнутся, и потом начали сыпаться. И вот они лежат на этом склоне. Вызывают спасателей – их собирают». Значит, именно на «долларе» Дмитрий Борисович получил «сильный ушиб правого полужопия».

ПОСТ О НОВОЙ ИНИЦИАТИВЕ – КООПЕРАТИВЕ, О НОВЫХ РУБЕЖАХ И ВИРАЖАХ

А я говорю, если раздуть свои радости до размеров неприятностей, то можно и от них получать наслаждение.

Михаил Жванецкий[72]

После двадцати лет «советского счастья» для Дмитрия Зимина наступило другое время: если благодаря «доллару» Чегета он получил «сильный ушиб правого полужопия», то благодаря долларам NYSE он стал неприлично, по советским меркам, богатым человеком. Но начинались все изменения в новой постсоветской жизни неспешно: сначала власти заговорили о гласности, потом о человеке с рублем – кооператоре, потом стали говорить о приходе капитализма с человеческим лицом, а потом лицом эпохи стал предприниматель.

Один из самых уважаемых предпринимателей той поры, Кивелиди Иван Харлампиевич, вспоминая закон о кооперации, говорил: «Настоящий предприниматель действует не только ради денег, обогащения. Его увлекает масштабность и новизна казалось бы неподъемных задач. Это то, что я понял в свои 44 года. И говорю с позиций человека, находящегося в “свободном плавании” с того самого момента, когда разрешили, дали отмашку, сказали: плыви…»[73]. Призыв стать предпринимателем был не просто услышан, рост численности кооперативов стал ошеломляющим для советской номенклатуры: на 1 января 1988 года в стране действовало 13,9 тысячи кооперативов, через год их стало 77,5 тысячи, на 1 января 1990 года их насчитывалось 193,1 тысячи; соответственно возрастала и численность работающих: 156 тысяч, 1,4 миллиона, 4,9 миллиона человек[74]. Не прошло и года, как вдруг толпы торгующих без указания сверху стихийно двинулись к «луже» – так в обиходе стали называть стадион в Лужниках. И на станции метро возникли неимоверные трудности с приемом пассажиров, и даже милицейские наряды не могли сдерживать массы. На Урале так же стихийно возникла «туча» – так называлась свердловская толкучка, появившаяся на перекрестке железнодорожных путей на станции Шувакиш. «…К платформе одна за другой подлетали электрички, набитые людьми с узлами, сумками, портфелями. Немалая часть пассажиров прибыла в этот день сюда из Москвы, Ленинграда, Еревана, Перми, Омска и других городов… Не слышно обычного базарного шума. На Шувакише цены называют шепотом и спрашивают: “Сколько”? – писали М. Бергер и А. Пашков. – …Матерый спекулянт на “туче” активно себя не проявляет, он там налаживает связи, строит отношения – это его своеобразный “деловой клуб”»[75].

Но в городах можно было уже не шепотом спрашивать о ценах на товары и услуги, матерый спекулянт превращался в респектабельного торговца. Не только платные туалеты и кооперативные кафе заполняли рыночную нишу. Конкуренция за покупателя шла везде: в Екатеринбурге (бывшем Свердловске) годовая выручка магазина «Аметист» (торговал изделиями многих предприятий государственного объединения «Кварцсамоцветы» со всех концов СССР) составляла всего-навсего 500 тысяч рублей; в единственном небольшом кооперативе «Орлец», где работали всего семь человек, годовой уровень реализации своей продукции составил сто тысяч рублей, и выпускал кооператив ювелирные украшения только с натуральными камнями[76].