Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века

Основным препятствием к развитию полноценного серебряного промысла в Забайкалье было отсутствие необходимого количества рабочих-промысловиков. Край был дикий, безлюдный. Уроженцы здешних мест, буряты и тунгусы, молившиеся каменным идолам, в расчет не шли: малочисленны, лопочут бог знает по-каковски — не разберешь. Лопату с киркой в жизни не держали, силенок не ахти. Не рудокопы по всем статьям.

Не принесли серьезного сдвига в рудном деле прибывавшие в край переселенцы из центральных губерний. Покинувшие родные места в поисках лучшей доли работящие русские мужики под землю лезть не торопились. Рубили лес, строили избы, запахивали делянки под овощи, ловили рыбу, охотились на пушного зверя, собирали ягоду и кедровые орехи. Да пропади оно пропадом ваше серебро, нам и без него тут оченно даже неплохо!

Надежда на свободных людей, которые поменяли бы занятия промысловиков и собирателей лесных плодов на беспримерную по тяжести участь рудодобытчиков, оказалась тщетной, оставалась приходившая не раз на помощь державной власти палочка-выручалочка: подневольный труд. В число перешедших «к кабинету Его Величества» работников рудных месторождений империи и заводов по выплавке серебра, меди, свинца и золота приписали сто тридцать семь тысяч душ крепостных крестьян из центральных губерний, вдогонку к ним — тысячи осужденных за преступления «государевых отступников». Обитателей острогов, ссыльно-каторжных.

В тусклом блеске забайкальского серебра, как в зеркальной амальгаме, — история русской тюрьмы, русской ссылки. Судьбы десятков, сотен тысяч мужчин и женщин, положивших жизни в кротовых норах Даурии ради имперской серебряной монополии. Замерзших в лютые морозы, умерших от непосильного труда, истощения, тифа, чахотки. Забитых шпицрутенами, наложивших на себя руки. Судьбы взбунтовавшихся против аракчеевского режима в царствование Александра Первого солдат лейб-гвардии Семеновского полка. Участников декабрьского восстания 1825 года на Сенатской площади. Польского национально-освободительного движения 1831 и 1863 годов. Петрашевцев, народников, народовольцев. Анархистов, эсеров, социал-демократов, бундовцев. Образованная в 1851 году, соединенная железной дорогой с метрополией Забайкальская область, граничащая с Китаем, без преувеличений была землей каторжан.

Поднимись на взгорок, глянь окрест: на сотни верст, до самого горизонта, среди нетронутой природы, изумрудных кудрявых сопок, стремительных рек — остроги, остроги, остроги. Усть-Стрелочный, Иргенский, Телембинский, Еравнинский, Аргунский, Сретенский, Нерчинский. При каждом — серебряный рудник, сереброплавильный завод. Работа рядышком, в двух шагах от тюремных ворот. И погост недалече: вынесут в деревянном ящике, коли богу душу отдал, к ближайшему распадку, поплюют на ладони, возьмутся за лопаты. Выроют могилу, опустят, землицей вперемешку с песком присыплют малость. Все одно песцы ночью разроют али шакалы…

— Веселая, — улыбается ей шагающий сбоку телеги солдат с винтовкой за плечом по имени Степан. — Все хихоньки да хаханьки. Годов-то сколь?

— Семнадцать минуло, — смеется она ему в лицо.

— Бедовая, — качает он головой. — Крепче держись, дорога ухабистая.

Она встряхивает отросшими в пути волосами. Господи, до чего хорошо! Солнышко ласково светит, дышится легко. Словами не выразить, до чего красиво вокруг. Кудрявые сопки до самого горизонта, буйное разнотравье по сторонам дороги, бабочки порхают над головой. Жить и жить!

В ногах у нее охапка цветов, собранная Степаном. Астры, вьюнки, ромашки, иван-чай, ярко-красные пионы. Она перебирает стебелек за стебельком, подносит к лицу полураскрытый бутон ириса с грациозно изогнутыми пестиками, внюхивается, полузакрыв глаза, в нежный, отдающий сыроватой землей аромат.

— Ндравится?

— Очень.

— Нюхайте, барышня. — Степан поправляет ремень на плече. — Еще соберу.

С конвойной командой в Сретенске им повезло: фельдфебель и солдат были местные, из забайкальских переселенцев. Спокойные, уравновешенные. Не следят за каждым твоим шагом, не рыкают поминутно: «встать!», «садись!», «пошла!», не перематывают сидя напротив вонючие портянки. К обязанностям своим относятся по-крестьянски добросовестно, без суеты: работа она везде работа. Хоть в поле, хоть в лесу, хоть где еще.

Неделю по приезде в Сретенск они провели в здешней пересылке. Сидели в камере без решеток, несколько раз к ним наведывался врач, дал приболевшей Нине Терентьевой микстуру. Местный купец, виноторговец Лукин, прослышав, что в партии ссыльных есть больная, присылал им несколько раз домашние обеды, договорился с начальником острога, чтобы в камере на его деньги поменяли постельное белье.