Фантасмагории о Гоголе и Лермонтове

– Выходит, любезный, мир всё-таки по Птолемею устроен?

– Як кому треба, так и устроен! – сказывает Иван в ответ. – Мне этот мир поболе нравится – в ём и живу! Тебе, Василич, кажись, такой мир тоже люб был?

– Люб! – соглашается Гоголь.

– То-то и оно! – Иван вдруг зарыдал, запричитал, заохал притворно. – У-у, Коперник проклятый! Такую красотищу порушил! А учёная братия и вовсе доконала! Разбили мирозданье! Прежде я до Сириуса по лесенке за пять минут добирался, с тамошними мужиками погуторить, а ноне… Разлучили нас учёные, книжники треклятые! Расстояний напридумывали: парсеки-сусеки, год святовой! Эх, жалость! Хорошие мужики были – сируяне! Самые близкие соседи! А теперь! Про остальные звёзды и не заикаюсь! Вселенную и ту раздули умами своими запредельно: ни мыслью, ни взором не окинешь! – Иван слёзы утёр. – Хоть и неохота, а супротив науки не попрёшь! Приходится подчиняться!

– Да-а… – соглашается Гоголь. – Наука – дело серьёзное!

– А как, бывалочи, легко путешествовалось! – Иван преобразился, глаза заблестели. – Эх, разбежишься «мыслию по древу»… и полетел со звезды на звезду! Немного счас осталось таких, кто мыслью-то перемещаться могут! Ох немного! А уж вослед мысли телесное перетащить, так и вовсе умельцы наперечёт! Помнишь град Китеж? Лихо они тогда все переметнулись! Я к ним хаживал в прошлом годе. Хорошо живут. Только всё одно скучают! Возвернуться надеются! Да не настала пора!

– Не настала, – подтвердил Гоголь.

– Вот и я им отсоветовал.

Помолчали.

– Слышь, Иван, а как же Бог?

– И не спрашивай, сам страдаю! Отослали фарисеи Бога куда-то аж за пределы Вселенной! Не поймёшь: то ли Он есть, то ли Он уже был? – глубокомысленно заключил Иван. – Да, поди, Богу-то и несподручно из вселенской дали за людьми присматривать, беспорядков-то много стало. Хорошо, Христос с Вифлеемской звезды успел заскочить, верой обнадёжить, а то бы и вовсе осиротели.

– Ой, Ваня! – погрозил Гоголь.

– А что! А что! Я вот думаю – всё это современное учение – и есть дьявольское искушение!

– То есть?

– А чего человек своей дурной башкой ни напридумывает, то дьявол сразу и воплощает, и от Бога нас сим отдаляет! – Иван опять запричитал, заохал по привычке своей. – И кому мешали ангелы в облаках! Как красиво! Как поэтично!

– Прекрати! – незлобно отмахнулся Гоголь. – Идеалист!

– Отчего же, отчего же… не глупее некоторых. Мне любое мирозданье доступно, да и сам насочинять могу, а вот за простоту обидно! Ой как обидно! – Иван зарыдал, голову на плечо к Гоголю склонил, зашептал вкрадчиво: – Простота – она мир спасти может! Слыхал про такое?

– И про красоту, и про простоту… – Гоголь зевнул. – Скучно.

Иван всполошился.

– Ай-я-яй! Опять у тебя хандра! Всё! Давай, подымайся, и айда к Маланье!

– Что за Маланья?

– Бабёнка справная, не боись, не ведьмочка, не съест! К тому же сказывала, что, мол, как Гоголь появится, так непременно к ней привести!

– Зачем?

– Для угощения! Ай какие у Маланьи блины! Ай какие блины! Да и наливки не грех добавить, я вот мёрзнуть начал! Ай какая наливка у Маланьи! Ай какая наливка! Да после ейной наливки – всю Русь разом понять можно!

– Ну, коли так – веди! – Гоголь с краю Земли поднялся, ещё раз на звёзды глянул, вздохнул в умилении, бодрость и весёлость к нему возвернулись.

И отправились они далее. Иван впереди – байки травит, Гоголь позади – знай посмеивается. А путь неблизкий, через всю деревню. Бредут, снегом похрустывают.

Вот видят – избушка стоит на курьих ножках! Кривая! Да ещё крутится, вертится, ходуном ходит! Ну вся из себя!

Гоголь было к ней свернул, Иван попридержал.

– Это Панкрата изба!

– И что?

– Да он у нас наособинку! В иных измерениях живёт и перемещается! Фантазёр, едрит твою!

– Вот и расчудесно! – смеётся Гоголь. – Заскочим!

– Заскочить-то можно, да больно хлопотно! – отговаривает Иван. – Выжидай тут, пока дверь насупротив тебя окажется! Обратно ещё тяжельше выпрыгнуть – чуть промахнёшься, не в то пространство угодишь, ищи потом пятый угол! Всякие эти искривления, завихрения – на трезвую голову не разобраться!

Гоголь же не слушается, прыгать сготовился.

– Ну, хорошо, хорошо, – пошёл Иван на попятную. – Счас скомандую! Эй, избушка-избушка! Стань ко мне передом, к лесу задом!

Только выкрикнуть успел, как из избушки вдруг тарелка вылетает, за ней блюдце, перебранка слышится.

– А-а… – Иван от очередного блюдца увернулся и Гоголя к земле прижал. – Началось! Панкрат со своей ругается. Не до нас им, Василич, да и мне неохота в чужие скандалы встревать. Айда отсюда! Да пригнись, тебе говорят, зашибут ненароком!

Чуть поодаль отошли, Иван ну хохотать.

– Слышь, а когда шибко ругаются-то, когда разойдутся не на шутку, куда только не швыряют что ни попадя и куда только эти ихние вещички не заносит по искривлённому-то пространству! Ой, умора! Всех учёных в путаницу ввели! И поделом им!

Так в весёлом расположении духа добрели они до середины деревни. Глянь – колодец-журавль! Но уж больно странен на вид: ни тропинки к нему, ни водицы замёрзшей возле сугроба. Ведро пустое болтается. В колодце что-то завывает да постукивает.

Иван притих.