Фантасмагория душ. Рассказы и стихи

Однажды Логика потеряна была,
А Истина заснула ненароком.
И только Ярость почему-то не спала,
Себя явив единственным пророком.

Посуду била, шельма, в голос матерясь,

С себя срывая чёрную рубаху.
И по квартире с криками «Атас!» носясь,
На всех домашних нагоняла страху.

И все дрожали, даже писались в штаны,

Менять бельё в пылу не успевали.
И вслед за Яростью кричали: «Пацаны!»
И кулаки до кровушки сжимали.

Но как-то вдруг ворвался лучик солнца в дом,

И Ярость поняла, что проиграла.
И все домашние, усевшись за столом,
С трудом из головы повынимали жало.

Нечто и Ничто

Не стоит сетовать на мир Божий.

Господь – творец.
И, как любой создатель,
Он постоянно стремится к идеальному совершенству своего детища,
Время от времени внося в него некоторые правки.

Иной раз на меня накатывает осознание, что мир вокруг теряет закономерность и связанность. Разумность происходящих явлений рушится на глазах, превращаясь в пыль, разлетающуюся в разные стороны при дуновении даже небольшого ветерка. На гладкой поверхности, на которой секунду назад стояли стройные здания из железа и стекла, символизирующие незыблемый порядок вещей, не остаётся ни ломаного гвоздя, ни разбитого стёклышка от былого величия мироздания. Такие понятия, как жизнь и смерть, природа и человек, любовь и ненависть, подвергаются в моих глазах сомнению – в факте своего существования в каком угодно виде вообще. Не остаётся ничего, лишь только чистый лист ватмана с некими нечёткими координатами, как бы предлагающий самостоятельно заполнить площадь и нарисовать предметы по своему желанию.

Видимо, такая дилемма стояла перед Богом в начале сотворения мира, и он с успехом справился с ней. Но потом, решив показать всю сложность строительства, взял ластик и стёр проект ненадолго, понарошку, в мозгу выбранного индивида. Затем вытер руки грязной замасленной тряпкой и, посмотрев на меня со своей обычной игривой многозначительной улыбкой, сказал:

– А теперь попробуй ты… – и, развернувшись, ушёл шаркающей походкой всезнающего деда.

Оставшись один, я услышал шум. Нечто, топоча ножками, стучась в закрытую дверь, просилось внутрь меня, стремясь заполнить освободившееся пространство. Впустить его значило перечеркнуть всё то, что с такими усилиями строил Бог. Склонясь над чертёжным столом, он по ночам скрупулёзно вычерчивал мелкие детали окружающего мира, чтобы порадовать людей, нарисованных в самом центре белого листа. Но, с другой стороны, честная конкуренция всегда приводила к хорошим последствиям, стимулируя тех, кто решил затормозить развитие и присесть отдохнуть на завалинке.

Сдвинув засов, я открыл скрипучую дверь и впустил Нечто, дав ему шанс покуролесить в этом балагане беззакония и отсутствия всяких правил. Успокаивало меня лишь то, что эта вакханалия будет твориться недолго. И я скоро вернусь в свой обычный тёплый и пушистый мир, с привычным Богом, с рождением и смертью, с чувствами и эмоциями, согревающими нас, людей, а заодно и наши души.

Нечто тем временем, почувствовав мою нерешительность, начало делать то, чего я никак не предполагал. Оно принялось рвать на мелкие кусочки ватман. Клочки бумаги разных форм и размеров разлетались во все стороны. Они убегали друг от друга, словно ужаленные, будто с самого рождения мечтали о свободе.

– Мы теперь будем делать всё, что захотим! – кричали огрызки листа. – Мы вольные птицы, куда пожелаем, туда и полетим. Нам не нужно единое и неделимое. Каждый из нас может построить свой мир и назначить в нём своего Бога!

Видя этот разгул независимости, Нечто начало с сатанинским упоением хохотать, глядя мне прямо в глаза.

– Свершилось, свершилось, я наконец-то разрушу этот мир, с его ненавистью и злобой, со смертью и горем, – слышалось от него, – зачем он нам такой нужен? Впитав столько крови, мироздание только с виду остаётся таким белоснежным. На самом деле оно чернее сажи и пахнет гнилостью сточных вод.

Видимо, в Нечто сидела большая обида, что на том ватмане, который весь был расчерчен линиями со стрелочками, треугольниками и кружочками, Бог не нашёл места для него. Тем временем кусочки бумаги всё падали и падали вниз, колыхаясь в разные стороны. Оркестр, до этого игравший «Венский вальс», закончил концерт. Музыканты встали со стульев и начали укладывать инструменты в большие чемоданы.