Фантасмагория душ. Рассказы и стихи

Серебристый металл с запахом оружейной смазки вонзился в моё сердце. Разорвавшись, пуля выпустила наружу миллионы прозрачных микробов, от которых веяло холодом и бездушием. Микроскопические твари вцепились в мою плоть и с победоносными криками начали целенаправленно поедать её, с чувством брезгливости выплёвывая непрожёванные кусочки.

Пространство внутри меня постепенно пустело, превращаясь в тлен, а затем совсем исчезло из видимости в материальном мире. Ветер, почувствовав свободу, решил прогуляться на этом просторе, напевая морскую матерную песню, которую подхватывали радостные, наевшиеся от пуза микробы. Ощутив прилив свежего воздуха, они начали размножаться, расширяя площадь пустоты.

Было настолько зябко и одиноко, что захотелось стать ещё более несчастным и ненужным для окружающего мира, в котором моё тело нашло временный приют.

И мне это удалось. Я превратился в чёрную точку, утонувшую на бескрайнем белом листе бумаги. И достигнув самого дна падения, почувствовав стопами склизкий песок вперемешку со змеящимися водорослями, я оттолкнулся от грунта, всплыв обратно на поверхность.

Солнце ударило в глаза, как родители бьют своего ребёнка по щеке, чтобы он не творил глупостей. Мир, окрашенный исключительно в тёмные тона, посветлел, улыбнувшись мне доброй улыбкой. Микробы, с удивлением увидевшие перемену, перестали быть микробами и превратились в муравьёв, восстанавливающих разрушенное жилище. Пустота, поняв, что не справилась с жертвой, махнула на меня рукой и ушла туда, откуда пришла.

Я остался один, поняв, что моё существование даровано Богом, и, значит, имеет смысл. А Пустота, стрелявшая в меня – всего лишь точка, после которой начинается следующее предложение – продолжение. «Продолжение! Продолжение!» – крикнул вдруг писатель, решив не заканчивать рассказ о Пустоте. Всё это время он жил внутри меня, практически никогда не показываясь наружу. Находясь в тени, писатель прятался, скрывался, маскировался под случайного гостя, зашедшего на огонёк. Но, видимо, накипело, и его отныне не устраивала роль бессловесного наблюдателя. Он решил стать главным…

Смена власти произошла безболезненно и мирно, по-обыденному. Я спокойно отошёл на второй план. А его больше интересовало не моё счастливое возвращение к привычной жизни, а то, что находится там, за горизонтом, где живёт Пустота. Поэтому первая строка в новом предложении превратилась в любопытство…

Оно пересилило страх, стало выше него, поднявшись незаметно на цыпочки. Выиграв в честном бою, чувство, постоянно стремящееся к познанию, прокричало: «Победа!» и село в пустой трамвай, покинутый микробами.

Любопытство, словно клейкая лента, цеплялось за всё – за поручни, за пыльные стёкла, за висевшую карту маршрута, откуда прибыла Пустота. Я тщетно пытался его оторвать, но оно было сильнее, тянуло и тянуло меня в неизвестность.

– Все сели? Поехали! – писклявым голосом произнёс непонятно откуда взявшийся водитель, видимо, подосланный Пустотой.

Качаясь, как корабль на волнах, тарахтя всеми частями своего железного тела, трамвайчик тронулся с места. Переваливаясь с одного ряда колёс на другой, он побрёл, опустив голову и не отвлекаясь по сторонам. Я сел на последнее сиденье, нацепив кепку, закрывшую мне козырьком пол-лица, скрестил руки и задумался. Мне захотелось немного скоротать время в поездке за размышлениями о жизни.

Но у моих мыслей были совсем другие планы. Спустившись в голову откуда-то сверху, они, вместо того, чтобы стройными рядами прошагать по мостовой, начали путаться, заплетаться в косички, постепенно превращаясь в бесформенную массу. Разобраться в них не было под силу никому, и я оставил мысли в одиночестве.

«Пусть разберутся без моего участия», – подумалось мне. Наконец, освободившись от всего лишнего, я начал кемарить под стук колёс старого трамвайчика. Долго ли продолжалась поездка? Не знаю. Мне показалось – всего одно мгновение.

– Конечная! – прогремело из кабины водителя.

От писклявого голоса не осталось и следа. Вагоновожатого будто бы подменили, или он вдруг заболел ангиной. Пришлось отложить кусок сочного и вкусного пирога, который я уплетал во сне, запивая сладким чаем с лимоном.

Через большие трамвайные окна передо мной предстала иная действительность. Улицы, дороги, дома, спешащие куда-то люди жили в перевернутом необычном мире. Низ и верх словно перепутали ориентиры в пространстве, поменявшись местами. Граждане, ходившие вверх тормашками, словно не замечали ненормальности. Видимо, они так привыкли жить в стране-перевёртыше, что полагали это состояние естественным.

Люди опускали головы, если хотели увидеть солнце, и тянули ладони вверх, если им нужно было дотронуться до земли. Сбившиеся координаты вносили сумятицу и в отношения. Любовь выражалась через ненависть, боязливость считалась храбростью, великодушие расценивалось как зависть.