Фантастес. Волшебная повесть для мужчин и женщин.

Вытянув руки, я сделал несколько шагов и с размаху налетел на тяжёлый камень, загораживающий вход в усыпальницу. Помотав ушибленной головой, я неожиданно увидел, что на нём тусклым багровым огнём пламенеет тот самый знак. Нащупав грубое железное кольцо, вделанное в камень, я подумал, что ни за что не смогу сдвинуть с места эту громадную плиту, но неожиданно передо мной распахнулась дверь давешней хижины, и я, бледный и измученный, без слов рухнул на кровать, подле которой сидела всё та же величавая старуха. Она снова запела.

Вот на утёсе ты стоишь,
Внизу стихия злая,
Прыжок — и в бездну ты летишь,
От страха замирая.
Но тут же тает жуткий сон,
При свете дня не страшен он.
Вот так же, бледный и немой,
Сойдёшь ты в смерти тень,
Но ждёт тебя не мрак глухой,
А светлый, новый день.
Проснёшься ты средь лиц родных,
В объятьях любящих, живых.

Помолчав, она запела ещё раз:

Мы от радости плачем и плачем от боли:
Что б там ни было, слёзы всё время одни.
Стонем мы от любви и стенаем в неволе:
Вздохи — вздохи и есть, неизменны они.
Есть восторг в окончаньи борьбы многолетней,
И предсмертные стоны не все тяжелы,
Бьётся пылкая жизнь в содроганьях последних,
Побеждая отчаянье призрачной мглы.
И когда человек на земле умирает,
Бледный лик его, в свете иного луча,
Словно в зеркале мутном, на миг отражает
То сиянье, что бренным незримо очам.

Я закрыл глаза и провалился в бездонный, беззвучный сон. Долго ли я спал, не знаю, но проснувшись, увидел, что хозяйка сидит не на прежнем месте, а между мною и четвёртой дверью, — должно быть, для того, чтобы я не мог туда зайти. Я мигом соскочил с кровати, ловко обогнул старуху, подскочил к двери и, мгновенно открыв её, ринулся в проём.

— Не ходи туда, сынок! Не ходи туда! — горестно закричала мне вслед несчастная женщина, но было уже поздно.

Что было дальше, я не знаю. Очнувшись, я не помнил абсолютно ничего. Я лежал на полу хижины; голова моя покоилась на коленях склонившейся надо мной старухи, а она плакала и обеими руками гладила меня по голове, разговаривая со мной, как мать разговаривает со своим малышом, когда он заболел, заснул или умер. Но как только я приоткрыл глаза и увидел её, она улыбнулась мне сквозь слёзы; её морщинистое лицо и юные глаза улыбались мне, пока весь её лик не заискрился нежной радостью. Она бережно омыла мне лицо и руки какой–то прозрачной ледяной жидкостью, от которой слегка пахло влажной землей, и я тут же почувствовал, что могу сесть. Старуха поднялась и принесла мне немного еды. Когда я насытился, она села напротив меня и заговорила.

— Вот что, дитя моё, — сказала она. — Ты должен немедленно уйти.

— Уйти от вас?! — запротестовал я. — Но мне с вами так хорошо! Мне ещё никогда не было так хорошо!

— И тем не менее, тебе придётся уйти, — печально повторила она. — Прислушайся–ка на минутку. Слышишь что–нибудь?

— Да. Как будто неподалёку плещутся и шумят могучие волны.

— Значит, слышишь?.. Так вот. Мне пришлось пройти через ту дверь, Дверь безвременья (она указала на неё рукой и содрогнулась), чтобы отыскать тебя. Не последуй я за тобой, ты уже никогда не вернулся бы сюда. Но из–за того, что я вошла в неё, воды вскоре подступят к самому моему дому; они так и будут течь, так и будут прибывать и подыматься, пока наконец не встанут над моей крышей великой прозрачной твердью. Пока у меня в очаге горит огонь, внутрь они не проникнут. Поленьев мне хватит ещё на долгие годы, а через год вода снова вернётся в свои берега, и всё будет так же, как и до твоего появления… Уже сто лет прошло с тех пор, как меня хоронили последний раз, — добавила она и улыбнулась сквозь слёзы.

— Просите, простите меня! — вскричал я. — Как мог я навлечь на вас такое зло? Ведь вы были так добры ко мне и так щедро наделили моё сердце чудными, дивными дарами!