Фантастес. Волшебная повесть для мужчин и женщин.

— Как только я увидел его, — заговорил рыцарь, — то сразу понял, что земные доспехи и оружие тут не помогут и моей душе придётся противостать ему лишь собственной, ничем не защищённой силой. Тогда я расстегнул шлем, швырнул его на землю и, не выпуская из рук боевой топор, стоял, неотрывно глядя ему в глаза. Он шёл на меня, отвратительный и ужасный, но я не шевелился и не отходил ни на шаг, ибо там, где не справляется обычная сила, должна победить выдержка. Он подходил всё ближе и ближе, пока его жуткая физиономия не оказалась возле самого моего лица. Смертельная судорога пробежала по моему телу, но, кажется, я так и не сдвинулся с места, потому что неожиданно он трусливо съёжился и отступил. Не теряя ни секунды, я ещё раз с силой рубанул по стволу его дерева, так что от удара зазвенел весь лес, и, взглянув на него, увидел, что он кривится и корчится от ярости и боли. Он снова попытался подойти ко мне, но на этот раз отступил ещё быстрее. Тут, больше уже не глядя в его сторону, я начал что есть силы наотмашь рубить по корявому стволу, пока он не затрещал; огромная крона накренилась и мгновением позже с глухим ударом упала на землю. Я поднял голову: злобный призрак исчез. Больше я никогда не видел его и ни разу не слышал о нём во время своих странствий.

— Это был славный бой. И ты выстоял до конца! Ты настоящий герой, мой милый! — воскликнула дева.

— Но скажи мне, — промолвил рыцарь, — ты всё ещё любишь того юношу?

— Конечно, — кивнула она. — Как я могу не любить его? Он вызвал меня из забытья, которое хуже смерти. Он полюбил меня. Я никогда не смогла бы принадлежать тебе, если бы он первым не взыскал меня. Но его я люблю совсем не так, как тебя. Он был для меня всего лишь месяцем во тьме ночи. Ты же, любимый, — ясное солнце золотого дня!

— Ты права, — согласился благородный воин. — Было бы трудно хоть немного не полюбить того, кто так много для тебя сделал. Мне не хватит слов, чтобы сказать, как многим я и сам ему обязан.

Рядом с ними я почувствовал себя жалкой, себялюбивой тварью, но сердце моё разрывалось от боли и одиночества, и я не сдержался:

— Тогда позволь мне остаться твоим ночным месяцем, о прекрасная дева! — вскричал я. — Ведь даже самые ясные дни порой становятся хмурыми. Так пусть же в серые дни мои песни хоть немного утешают тебя, как какое–нибудь старое, высохшее, полузабытое существо, явившееся миру давным–давно, в скорбный час незавершённого рождения, но всё равно прекрасное в своё время.

Они сидели молча, и на мгновение мне показалось, что они слышат и слушают меня. Глаза прекрасной девы стали глубже и темнее, их медленно наполнили слёзы и, пролившись, потекли по щекам. Потом рыцарь и его возлюбленная встали и, взявшись за руки, пошли в другой конец зала и, проходя мимо меня, посмотрели в мою сторону. Они исчезли за какой–то дверью, но перед тем, как она захлопнулась, я успел разглядеть за ней богато украшенную спальню, увешанную великолепными коврами. Я не двигался с места; в груди у меня застыл целый океан стенаний. Нет, больше я не мог здесь оставаться.

Она была близко, но увидеть её я не мог; она была совсем близко, в объятиях того, кого любила сильнее, чем меня, и я не хотел её видеть, не хотел оставаться рядом.

Но как, как убежать прочь от той, кого любишь больше всех на свете? На этот раз я прекрасно помнил заветный знак, потому что с самого начала видел, что не могу войти в круг здешних людей, и помнил, что сейчас я смотрю, слышу и двигаюсь лишь в собственном видении, в то время как они пребывают в реальной жизни. Я тщетно оглядывался по сторонам в поисках знака, но долго не мог его найти, потому что старательно избегал смотреть именно туда, где он был начертан: он светился тускло–багровой печатью на двери той самой сокровенной спальни, где скрылись влюблённые. Мучительно застонав, я резко толкнул её — и упал к ногам древней старухи, которая так и сидела возле своей прялки. Вся бездна вздохов и стонов, давящих мне сердце, вмиг растаяла и вырвалась наружу бурей бесслёзных рыданий. Тут я то ли лишился чувств, то ли просто заснул — не знаю.

Открыв глаза, я почувствовал, что не могу пошевелиться, но тут же услышал, что хозяйка снова поёт. Вот что она пела: