Виктор Остапчук пил. По поводу и без, в выходные и будни, в церковные и государственные праздники. Повод находился всегда, вернее, раньше находился, зато потом мужчина и вовсе перестал обращать внимание на такую ерунду, как придумывание предлога. Он просто покупал чекушку в магазине по дороге с работы и нес ее домой, где, усевшись за кухонный стол, по-мазохистски медленно открывал бутылку, так же медленно наливал прозрачное содержимое в стакан, и так же медленно пил, смакуя каждый глоток. Потом еще стакан, еще и еще. И с каждым разом темп увеличивался, больше не было той неторопливой манеры поведения, не было стремления походить на гурмана, смакующего бокал какого-нибудь изысканного Шардоне. К лицу мужчины приливала кровь, делая его свекольного цвета, глаза становились узкими, заплывшими щелками, а нос покрывался паутинкой синих сосудиков, в «комплекте» с цветом лица делая его фантастически фиолетового цвета.
И вот тогда все живое стремилось спрятаться по углам, скрыться, чтобы только не попасться под руку этому человеку, чьим поведением руководил алкоголь. Людмила Семеновна, его жена, разом становилась похожей на забитое, запуганное животное. Она сжималась комочком на диване, в ожидании требовательного крика:
- Эй, ты! Жена! Неси свою тушу сюда и грей мне обед! Жуть как жрать хочу. Да поживее, а то отхватишь…
Но поживее никак не выходило, и вскоре из кухни доносился дикий нечеловеческий рык Виктора и тихий, захлебывающийся в слезах крик Людмилы.
Антон и его младшая сестра Лера тихо сидели в своей комнате, боясь тоже попасть под раздачу. Девочка тихо всхлипывала, утирая кулачком слезы, а мальчик угрюмо молчал, сжимая кулаки. Он мечтал об одном: заступиться за мать, оборвать отца раз и навсегда, заставить его даже забыть о том, что у него есть жена и дети.
Столь похожий на Виктора внешне, его сын обладал сильным, закаленным характером. Мальчик собственными глазами каждый день видел пример, как не стоит поступать со своей семьей, а потому к десяти годам уже точно знал, какой хочет видеть свою жизнь и себя в ней. Кем угодно, но только не домашним тираном и пьяницей.
А на следующий день, приняв противопохмельное средство, Остапчук-старший вставал и, как ни в чем не бывало, отправлялся на работу, где он слыл весельчаком и душой компании. А Людмила Семеновна, глотая слезы, тщательно замазывала тональным кремом свежие синяки.
***
В день аккурат перед поездкой Антона на Кавказ, в доме Остапчуков вновь разразился скандал, и мальчик вновь был в самом его эпицентре. Брызжа слюной, Виктор, потрясая дневником сына с тройкой, кричал:
- Никакого тебе Кавказа, ублюдок, пока не подтянешь математику!
- Витя… - несмело произнесла мать Антона, кладя руку на сгиб локтя мужа, но Остапчук одним движением отбросил ее в сторону, сконцентрировав все внимание на сына, бесстрашно смотрящего прямо в глаза разъяренному отцу.
- Поспорим? – с диковинным для десятилетнего ребенка хладнокровием проговорил мальчик, не изменившись в лице.
Виктор опешил. Никто и никогда не осмеливался дерзить ему, более того, глядя в глаза прямым, твердым взглядом, особенно родной сын, который просто обязан почитать своего отца. Но, стараясь ничем не выдать своего замешательства, Остапчук заорал:
- Ах, ты гаденыш! Да как ты смеешь дерзить мне?! – школьный дневник полетел прямо в лицо ребенку, и Людмила вскрикнула.
- Заткнись, мамаша, - грубо рыкнул Виктор, покосившись в сторону жены. Та инстинктивно прикрыла лицо руками. А Антон просто поймал дневник, трясущимися руками (это было единственным признаком его волнения) поправил обложку и положил его на стол. Такое спокойствие ребенка еще больше разъярило мужчину, и он занес руку для удара, но тут же был перехвачен женой. Людмила могла стерпеть любые побои, но видеть, как на ее месте оказывается сын, она просто не могла. Возможно, это и была ее ошибка, ибо теперь внимание Виктора было направлено на нее. Остапчук со всей силы влепил жене оплеуху, да так, что несчастная женщина с громким воплем повалилась на пол.
Мужчина не видел, как засопел и напрягся за его спиной сын, как сжались его кулаки. И, когда он повернулся, чтобы продолжить начатое, его встретил прямо-таки ошеломляющий угар в пах. Антон вложил в этот удар все свои детские силенки, вместив в него всю ненависть по отношению к отцу. Виктор резко выдохнул и сжался пополам, матерясь так, что от этого, казалось, привяли все цветы в комнате.
- Чтоб ты сдох, сучонок! Чтоб ты сдох! – прошипел Виктор обращаясь к собственному сыну.
- Мама, звони в милицию, - твердо произнес ребенок.
- Зачем? – Людмила Семеновна поднялась, наконец, на ноги и посмотрела на сына.
- Он же бьет нас, мама! Он чуть не покалечил тебя. Ну же, звони! – в голосе Антона слышалась неприкрытая мольба.
Мать молча покачала головой и повернулась к мужу, помогая тому выпрямиться. Мальчик молча смотрел на это, затем пошел к Лере, дал ей какое-то платьице, собрал портфель, оделся сам и, взяв сестричку под руку, направился к выходу.
- Куда вы, на ночь глядя? – встревоженно перестрела детей Людмила.