Обернувшись, мы увидели то, что поразило наше воображение и на некоторое время лишило дара речи. Бронетранспортеры и аэросани медленно оседали, превращаясь в прах, в ничто. Можете себе это представить? Металлические броневые громадины, предназначенные для ведения боя и перевозки пехотинцев, превращались в кучки темного праха, которые медленно разметала поднимающаяся поземка.
— Ничего себе, — сказал красноармеец Батька. — Да что же это такое?
— Что, что, — устало сказал Дворников. — Да какая разница? Было — и нет. Вон Вострикова спроси — он о чудесах все знает.
А через два часа мы столкнулись с немецкой полевой разведкой, шедшей в наш тыл. Их было пятеро — рослых, уверенных в движениях, невозмутимых парней, готовых отреагировать на любой хруст, на малейшее движение в кустарнике. Они шли в советском обмундировании, поверх которого немцы надели пятнистые маскхалаты, более всего подходящие для работы в сложившихся погодных условиях. Даже на груди у каждого из них висел самый настоящий ППШ, вещь редкая, только начавшая поступать на вооружение нашей пехоту. Мы едва не купились на их амуницию и не вышли к ним навстречу. Не сомневаюсь, что они положили бы нас на месте — они шли за языком, а на кой черт им сдались несколько обросших окру-женцев, потерявших представление о днях и не знающих ничего об оперативной обстановке последних дней. Нас выручило то, что немцы остановились и, разглядывая развернутую карту, принялись совещаться. Говор на чужом языке открыл нам глаза. К тому времени мы уже были осторожными и хитрыми. Блуждания в лесах многому научили нас. Капитан Скиба показал два пальца и ткнул ими влево. Дворников и один из бойцов осторожно отползли влево, а я с Батькой двинулся направо, не ожидая дополнительной команды. Таким образом, мы образовали перед немецкой группой нечто вроде полукружия. Еще не догадываясь о нашем существовании, немцы двигались в сторону засады. Они не успели даже испугаться. Автоматы в ближнем бою — страшная штука, мы порезали немцев в упор, никто из них даже не успел вскинуть ППШ, чтобы отразить нападение. Осторожно мы вышли из-за деревьев, чтобы осмотреть убитых и забрать оружие. Вот тут-то и случилось несчастье. Один из немецких разведчиков был тяжело ранен, но нашел в себе силы, чтобы встретить нас длинной очередью. Стрелять он умел — первыми же выстрелами он положил одного из красноармейцев, еще одна пуля попала в плечо капитана. Немца мы немедленно добили, но это ничего не изменило. Капитан Скиба сел, прислонившись к высокому сосновому пеньку, из которого тянулись в серое небо ярко-зеленые веточки хвои, морщась от боли, подозвал меня.
— Осмотрите немцев! — приказал капитан.
Как и следовало ожидать, документов при них не было. И вообще ни единой бумажки, могущей дать представление об их принадлежности. Наверное, у них, как и у наших, был заведен порядок, по которому, выходя в поиск, разведчики сдавали награды и документы на хранение. У одного из убитых в видавшей виды советской противогазной сумке находились бинты, йод, какие-то таблетки и две плитки толстого пористого шоколада в шуршащей обертке из фольги. У него же на поясе в ножнах висела финка с наборной ручкой из цветного плекса. На ручке была выжжена надпись: «Да хранит тебя, Вася, Бог!», похоже, финка тоже была трофеем, взятым у убитого им русского.
Забрав автоматы, мы вернулись к капитану. Финкой, взятой у диверсанта, я взрезал гимнастерку. Пуля задела кость, поэтому правая рука капитана бессильно висела вниз. Болевой шок, который продлится несколько дней. С такими штуками я уже был знаком и мог о них судить если не профессионально, то здраво. Взятыми у немцев бинтами мы перевязали рану капитана.
— Это хорошо, что мы на разведку наткнулись, — сказал капитан. — Если разведка, значит, наши где-то рядом.
— Идти сможете? — спросил я.
Скиба кивнул, оперся здоровой рукой о пенек и тяжело приподнялся. Ему было нехорошо.
Тащить его сил не было, поэтому передвигались мы, как старички, что до войны гуляли по Летнему саду, — пройдутся немного, на скамеечке посидят, делая вид, что любуются открывающимися им природными красотами. На красоты нам было наплевать, да и не было особых красот в мертвом мерзлом лесу и дышащих, несмотря на мороз, торфяниках. А вот осмотреться, прежде чем идти дальше, — следовало. Немцы шли без особой оглядки — и вот результат, мы идем дальше, а они лежат в торфяниках, ожидая оголодавших волков, чей вой мы не раз слышали по ночам, и воронье, которое с хриплым карканьем лениво слеталось на место очередной тризны. В эту зиму им было много еды, черные птицы ожирели, летали с трудом и внешним видом напоминали горбоносых гробовщиков, у которых можно было заказать гроб с кистями и глазетом.