Салауддин выругался вслух. Лезть в яму ему не хотелось, уж больно там было неуютно, стоило только представить, что решетка вдруг закроет яму и сделает звездное небо клетчатым и далеким. Подумав, он все-таки полез.
Спичка на мгновение осветила тесное черное нутро ямы.
Зелененький лежал в куче тряпья у стены. На первый взгляд, он казался мертвым, но грудь вдруг судорожно приподнялась и опала, словно пришелец попытался заглотить воздух и подавился им. Салауддин покачал головой и наклонился, беря пришельца на руки. Тот был маленьким и безвесным, точно кукла, которую Салауддин купил в Царицыне на девятилетие младшей дочери.
Взобравшись на ступеньки, Салауддин положил ношу на краю ямы и совсем уж собрался вылезти наружу, но в это время у другой стены ямы кто-то зашевелился и ломкий молодой голос спросил:
— Есть принесли?
— Ты кто? — спросил Салауддин.
— Миша… — сказал пленник и, подумав, добавил: — Романов!
— Откуда ты?
— Меня в плен взяли, — сказал невидимый Миша Романов. — Служил я здесь. А родом я с Царицынской области, в поселке Степана Разина мы живем.
В поселке Степана Разина! Салауддина прямо обожгло. Знал он Романовых со Степана Разина — и Веру Матвеевну знал, и мужа ее, плотника Анатолия, и их старшего сына Мишку не раз видел.
Он снова зажег спичку. Спичка выхватила из темноты бледное худое лицо и блестящие глаза, в которых отражался огонь.
— Ходить можешь? — спросил Салауддин.
— Могу, — сказал пленник и заплакал.
Аллах свидетель, если бы не этот плач и если бы Салауддин не знал родителей сидящего в яме солдата, он, вероятно, поступил бы иначе. Но, увидев эти блестящие от голода и страха глаза, Баймиров уже не колебался.
— Лезь за мной, — сказал он, поворачиваясь к лестнице.
Выбравшись из ямы, он подождал, пока это сделает пленник. Мишка Романов был невысоким, тщедушным и больше напоминал подростка, чем возмужавшего парня. Такому ли служить в армии, а тем более воевать?
Салауддин покачал головой и наклонился, чтобы поднять с земли постанывающего пришельца.
— Вы кто? — спросил Романов.
— Посланец Аллаха, — грубовато сказал Салауддин. — Иди за мной.
Увидев Салауддина с ношей, пришелец, что ждал его у летающей тарелки, засуетился, побежал навстречу, тревожно заглянул в неподвижное посеревшее лицо земляка.
Салауддин занес его в открытый люк. Хозяин летающей тарелки что-то запищал на своем языке, из глубины аппарата выкатился прозрачный цилиндр на колесах, куда освобожденного пленника и положили. Цилиндр укатил по коридору.
— Спасибо! — сказал пришелец. — На каких условиях ты его освободил, Салауддин?
На каких условиях… Баймиров подумал немного.
— Там еще один, — сказал он. — Подбросить его надо. Домой. Земляк мой, недалеко от моей точки живет. Тебе ведь по пути будет?
— Мы не имеем права, — испугался пришелец. — Инструкции, Салауддин.
— Убьют его здесь, — глухо сказал Баймиров.
— Не проси, — сказал пришелец. — Ты просто не представляешь, что со мной за это сделают.
— Зачем так говоришь? — сказал Салауддин. — Ты плохо говоришь. Когда ты о свободе говорил, я тебе верил. Какая же у вас свобода? Какая, если людей вам спасать нельзя?
— Людей спасать можно, — сказал пришелец. — Разглашать свое присутствие на Земле нельзя. Он же рассказывать будет, кто его отсюда вывез.
— Что ты говоришь? — снова сказал Баймиров. — Кто ему поверит? Он же мальчик совсем. Вот мои условия, дорогой. Я вашего спас, ты нашего спасешь. Так?
Зеленокожий медленно мигал огромными глазами, и нельзя было понять, о чем он думает. Глаза у пришельца были красивые, как у барана, — темно-коричневые, влажные и немного навыкате.
— Ладно, — сказал пришелец. — Бывают же непредвиденные обстоятельства.
От слов его Салауддин немного повеселел. Даже на сердце стало легче, как это всегда бывает при виде хороших поступков других людей.
И не было никакой разницы в цвете кожи. Хороший человек в любом обличии человеком останется, даже если он с другой звезды и на Иблиса похож.
— Эй, — сказал Салауддин, высовываясь в люк. — Ходи сюда, Миша!
Недавний пленник потрясенно стоял около летающей тарелки, щупая ее гладкую поверхность руками и заглядывая в щели, из которых высверкивали разноцветные огни. Глаза у него горели, как у казаха, который впервые море увидел. Салауддин казахов на Каспии видел, они на море так вот смотрели, даже дышать переставали от восторга. Слава Аллаху, этот дышать не забывал.
— С ума сойти, — бормотал он. — Летающая тарелка! С ума сойти!
— Потом сходить будешь, — строго сказал Салауддин. — Некогда сейчас. Я тебе сказал — лезь сюда.
Пленник проворно забрался в люк. Ноздри плоского носа пришельца нервно затрепетали. Салауддин его понимал. У пришельца на его летающей тарелке все было в порядке, все разложено по своим местам, запах стоял специфический, и немного металлом отдавало, а тут к нему забрался чужой человек, и был этот человек грязен до умопомрачения и вонюч, как сто весенних облезших шакалов.
— Ох, снимут меня с патруля, — с тоской сказал пришелец. — Но ты не думай, я его довезу. Все будет в порядке.