Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Пепе Хусманос закурил сигарету и стал наблюдать, как через стеклянную перегородку справа от него толстый карабинер допрашивает задержанную проститутку. Проститутка была ничего себе, и ноги у нее были вполне стройными и подобающими ее нелегкому ремеслу, убереги ее Святая Дева Мария от разных нехороших болезней.

Глава тридцать четвертая

Илья Константинович скучал в микроавтобусе, играя в покер со своими похитителями. Как никогда ему шли и карта и масть, но радости от этого Русской не испытывал. Судя по всему, отпускать его пока не собирались. Витек Браверман, небрежно, но мастерски раздавая карты, рассказывал:

— Я, блин, просыпаюсь — темно вокруг. Куда ни ткнусь — камень сплошной. Ну, думаю, в гробнице фараона по пьянке меня замуровали. Утром просыпаюсь, какая, блин, гробница, в камере сижу. А за что, за что, Илюша?! То ли меня кредиторы достали, то ли мы по пьянке с тобой где не расплатились… У арабов с этим строго. За ночь чуть с ума не сошел, но уж лучше бы сошел, потому что утром меня начали допрашивать. А уж арабам в лапы попасть, это вроде как подпольщику в гестапо оказаться. Морду начистят не хуже, чем в родной московской ментовке. Оказывается, они в пирамиде араба дохлого нашли, того самого, которому ты, Илюшенька, череп прострелил. Спасибо тебе, братишка, теперь мне ни в Израиль, ни к арабам ходу нет. Да и в Европе Интерпол покою не даст. Как я ни доказывал, что к этому арабу никакого отношения не имею, хрен мне поверили. Кто же поверит бедному еврею, да еще в арабском государстве?

Русской слушал его неприязненно — оправдываться не стоило, не поверил бы Браверман никогда, что Русской тоже не имеет к убитому арабу никакого отношения. Да и нельзя было сказать, что Илья Константинович к арабу никакого отношения не имел, до сих пор по утрам на расческе седые волоски оставались.

— Вот, — продолжил Браверман, осторожно и недоверчиво заглядывая в свои карты. — Прибился к искателям приключений. Приключений до хрена, бабок не хватает! Думали, на Бормане заработаем, а это вовсе и не Борман, это ты, Илюшенька, вместо Бормана. Ну, и что мне с тебя удовольствия? Разор один!

Дверца микроавтобуса открылась, и в салон заглянул исполненный хищной радости Эпштейн. Разомлевшие от жары коммандос при виде своего неофициального руководителя подтянулись и принялись застегивать воротники и гульфики.

— Которые тут временные? — возгласил Эпштейн.

Временным, да и совсем лишним, в микроавтобусе был Илья Константинович Русской, поэтому он без лишних разговоров бросил карты на кожу сиденья и посунулся на выход.

— Караул устал? — полуутвердительно спросил он.

Эпштейн засмеялся, показывая великолепные зубы. Такие зубы бывают лишь у стоматологов и лошадей. Ну иногда еще у голливудских актеров встречаются. Так у них либо стоматологи хорошие, либо сами актеры пьют не хуже лошадей. Эпштейн ни к одной из этих категорий не относился, но рот мог открывать без особой опаски или стеснительности.

— Караул меняется, — хохотнул он. — Давай, давай, братишка, не задерживай!

Русской осторожно выглянул из микроавтобуса. Рядом стоял приземистый лимузин с тонированными черными стеклами, и нехорошие предчувствия ожили в душе бизнесмена. «Вот и смерть пришла», — устало и отрешенно подумал Русской, вообразив, что в салоне его поджидают таинственные убийцы.

— Давай, давай, — азартно поторопил Эпштейн и загадочно добавил: — От этого еще никто не умирал…

Он подтолкнул Илью Константиновича к лимузину.

— Иди, чудак. Такая цыпа тебя ждет, сам пальчики облизываю.

Задняя дверь лимузина приоткрылась, и тонкая изящная ручка в черной капроновой перчатке грациозно поманила Русского. Илья Константинович, загипнотизированно шагнул к лимузину, не замечая, как на красном портовом кране, похожем на огромного вареного краба, опасно блеснуло стеклышко. Так поблескивает только бинокль или прицел винтовки.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал долговязый снайпер, приникнув к окуляру прицела. — А ты боялся. Сейчас я его сделаю, он у меня, как на ладони… — и говорящий сладостно слился с винтовкой в единое целое, словно находился не на кране, а на брачном ложе. Не зря же говорят, что убийство слаще соития.

— Братан! — послышался от штабеля ящиков пронзительный радостный голос, и Илья Константинович, испуганно вздрогнув, избавился от женских чар.

От ящиков к нему бежал Жора Хилькевич, привлекая к себе внимание вскинутыми вверх руками. За Жорой маячили какие-то фигуры, как показалось Русскому, в военной форме и касках.

— Слава Богу, я тебя нашел! — Хилькевич обнял Илью Константиновича и тесно прижал его к себе, как дед обнимает приехавшего из города внука. — Просыпаюсь, тебя нет. Веришь, всю камеру обыскал! А тут за нами прилетели уже, смываться пора. Взял я нашего надзирателя за глотку, он, подлюга, и раскололся, что продал тебя за три штуки. Ну, Буратино!