Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Буреев понял, что разрешение свыше получено. С тех пор кооператив, позже преобразованный в ООО «Стикс» забрал в руки все кладбищенские дела и даже за отпевание покойников деньги шли не напрямую в церковь, а через кассу товарищества. Постепенно Бурей, как новоявленного кооператора называли близкие друзья, отделил кладбище от государства, стал своего рода кладбищенским мэром. Надо сказать, что и на этом печальном поприще он себя показал рачительным хозяином. Кладбище постепенно приобретало цивилизованный вид. Валентин Сергеевич даже пьяных с него не выгонял. Памятуя о том, что и с паршивой овцы можно сорвать клок шерсти, с пьяниц он этот самый клок получал в виде мелких хозяйственных работ, вроде уборки территории, устраивая время от времени нечто вроде известных в свое время коммунистических субботников. Пьяницы поначалу ворчали, но постепенно смирились и в добровольно-принудительные работы даже втянулись. Понятное дело, каждому хочется в чистоте посидеть, а не среди пустых бутылок и ржавеющих консервных банок! К уборке кладбища постоянные его завсегдатаи относились, как к работе на даче: хочешь не хочешь, а однажды огород придется перекапывать, и картошку сажать тоже придется.

Что касается влюбленных, то их Буреев вообще не трогал. Что им, в Соловьиную рощу плестись, пьяными и молчаливыми соловьями там любоваться?

Вот к нему Земляков и обратился по поводу предстоящего печального мероприятия. Буреев потер гладко выбритый подбородок, на секунду задумался и спросил:

— А постановление будет?

— Миленка печатает, — сказал Земляков.

— Ах, Миленка, — с непонятной интонацией произнес Буреев и похлопал участкового по погону с одинокой маленькой звездочкой. — Какие дела, дядя Вова? Главное, чтобы печать была, а нашей фирме все едино — что закапывать, что откапывать.

И осторожно поинтересовался:

— А правда говорят, что вы вчера второе тело Иванкина нашли?

Вот так и рождаются нездоровые сенсации! Земляков неопределенно пошевелил пальцами, грустно глядя на короткий ежик волос Буреева.

— Понимаешь, Сергеич, — сказал он. — Вообще-то это вопрос деликатный, до окончания следствия о нем и распространяться нельзя. Туманное это дело. С одной стороны, вроде что-то такое нашли, а с другой стороны, теперь вообще непонятно, кто там был в лаборатории, может, и не Иванкин вовсе. Но я тебе это не говорил, а ты меня не слышал. Тут и так скоро ФСБ налетит, большое начальство ожидается. Порвут на портянки, если что.

Буреев понимающе закивал.

— Будь уверен, — сказал он. — Только я бы на твоем месте не начальства, а журналистов боялся. Не дай бог, пронюхают! Задолбают!

А уж я-то помолчу, мне оно надо, к своему кладбищу внимание привлекать? Тебя, если что, выгонят и с концами, а меня ведь и посадить могут!

— А есть за что? — удивился Земляков.

Валентин Сергеевич Буреев не особенно и смутился от прямо поставленного вопроса.

— Дорогой мой лейтенант, — печально вздохнул он, не без лукавого умысла повышая участкового в звании. — Не зря же говорят: от тюрьмы да от сумы не зарекайся. Не себя боюсь, чужого языка да завистливого глаза всю жизнь опасаться приходится.

Когда Владимир Земляков служил в армии, в их роте был старшина. Тот любил повторять: «Не верь тому, кто придуривается и через это к себе жалость пытается вызвать. У таких людей рот шире, чем у других, устроен». Помнится, однажды один «дед» попытался за столом кашу с тушенкой поделить не поровну, а по справедливости, как он ее понимал. Старшина, заметивший это, решительно и жестоко надел ему бачок с кашей на голову. Остались голодными все, но в одинаковой степени. Вот как старшина понимал социальную справедливость! Потому и определенный смысл в его словах легко было найти.

И совсем уж Земляков хотел сказать кладбищенскому мэру что-то язвительное, но тут Буреев пригласил его отведать, чем Бог послал. В этот день Бог послал Бурееву в зал для торжественных поминаний бутылочку «Ржаной очищенной», причем стояла она у Вседержателя нашего в астральном холодильнике и сейчас обливалась капельками ледяного пота. К ней Господь присовокупил большую курочку-гриль с дымящейся коричневой корочкой, разнообразные корейские салаты, бутылочку пепси-колы, и язвительные слова сами собой застряли где-то внутри участкового. И это еще раз подтверждает нехитрую истину, что миром правит не разум, а уж тем более не сердце. Миром правит желудок. А как говорится: «руку дающего…» Короче, ее даже бродячий кобель не кусает!