— Ошибочка, — говорит бомж, — я это исключительно для того, чтобы вы, Агафон Спиридонович, наклонами себя не утруждали. Да и руки у вас заняты.
Короче, помог он мне дамочку до пикета милиции доволочь, открыл я сумочку, а там записки какие-то, но я их читать не стал, совестно мне чужие записки читать. Солидная дама, а паспорта при себе не имела. Бывает же такое. Правда, в мешочке свидетельство о рождении оказалось, да и то, судя по датам, ее бабке принадлежало. Ну, оклемалась гражданочка малость, я ее и спрашиваю:
— Как вас зовут и где вы живете? А от себя вам одно скажу, если из-за каждой измены люди бы под поезд бросались, у нас бы страна обезлюдела.
Смотрю, у нее интерес в глазах появился.
— А вы бы жене измену простить смогли бы? — спрашивает она.
— Слава Богу, — говорю, — холостой я пока. Поэтому на вопрос ваш отвечать погожу, может, прощу, а может, самым неистовым Отеллой заделаюсь, это уж как судьба повернет. Живете вы где?
— А зовут меня Анной, — говорит гражданка и на щеках ее лихорадочный румянец играет. — Вы — городовой?
— Эх, гражданочка, — отвечаю я ей. — Городовых да приставов уже почитай полвека как нет. Затуманила вам мозги эта самая несчастная любовь, обо всем на свете забыли! Живете, еще раз спрашиваю, где?
— Нет у меня ни семьи, ни дома, — говорит дамочка, а сама на меня испытующе смотрит.
Ну, дежурство закончилось, один жил, привез я ее домой. А что делать? Не на перроне же эту дуру бросать? Чаем напоил, полстакана водки дал выпить. Самый надежный способ человека в себя привести и разговорчивым сделать…
Короче, выпила она, глаз у нее лукавым стал, смотрит она на меня со странной улыбкой, а потом вдруг спрашивает:
— А вы, Агафон Спиридонович, могли бы связать свою жизнь с падшей женщиной?
Сутки пятые (продолжение)
Спиридоныч махнул рукой и замолчал.
— Так ты о знакомстве с женой рассказывал? — догадался Таганцев.
— Пятнадцать лет мы с ней душа в душу живем, — с достоинством отозвался Спиридоныч. — Все мои грехи она мне прощает. Трое детворят народили. Да-а, пожили мы с моей Анютой пожили! А сколько я повозился, пока ей документы выправил? Приду в паспортный, а мне начальница тамошняя говорит:
— Это для вас она любимая женщина, для меня лично она пустое место. Где документ, свидетельствующий о том, что она именно то лицо, за которое вы ее выдаете? Да…
И милиционер глубоко задумался, глядя куда-то внутрь себя.
Таганцев не стал тревожить его задумчивость.
— Бывает… — сказал он и завозился, вставая. — Засиделся я у вас. Пойду погляжу, что в нашем купе делается.
Ничего особенного в купе не делалось, даже чай не пили, Судаков, правда, вяло ковырялся в коробочке с салатом, а Анфиса Ровная, приоткрыв рот, слушала нового обитателя купе — тридцатилетнего брюнета с легкой небритостью на щеках, одетого в синюю водолазку и слаксы.
— Вы и Бондарчука знаете? — спрашивала Анфиса.
— Федю? — брюнет хмыкнул. — Если бы, дорогая Анфисочка, знали, сколько мы с Федей выпили! Да и с папой его, Сергеем, бывало, хорошо гужевались. Я и с Кайдановским знаком… Кешу знаете? Кешу Смоктуновского? О, он мне не раз говорил, талант у тебя, Коленька, его беречь надо, не растрачивать себя по пустякам. Да… С Сокуровым в Каннах сиживали, о тенденциях в развитии нашего кинематографа до хрипоты спорили. К нам тогда еще Кустурица подошел, поздоровался и спрашивает: а кто это с тобой, Николай? Ну, я ему Сокурова представил, а Кустурица ему в лоб: вы меня режьте, господин Сокуров, но ваш «Молох» мне не понравился. Нет в нем европейского шарма, хоть вы фюрера в кустах оправляться усадили…
— А вот и Иван Федорович пришел, — радостно представила Таганцева Анфиса Ровная. — Где это вы гуляли, Иван Федорович?
— У знакомых посидели, — нехотя сказал Таганцев.
Новый попутчик оказался сценаристом. Недавно он закончил сценарий и теперь вез его для ознакомления в Омскую киностудию, которая, оправившись после восьмого дефолта, вновь приступила к созданию художественных полотен.
— Киевлянам повез, — сказал сценарист, — там мне откровенно сказали, что не осилят. Бортко обещал подумать, только ведь в Москве сейчас снобы сидят, эстеты занюханные, им если в фильме меньше десяти убийств, даже и не показывай…
— А о чем ваш сценарий? — вежливо поинтересовался Таганцев.
Не то что ему интересно было, но вежливость требовала поддержания разговора, только одного Иван Федорович не учел — сценарий у Триглавского-Суюнбекова, как была фамилия сценариста, оказался при себе.
— Если желание есть, — сказал Триглавский-Суюнбеков небрежно, — можете ознакомиться с синопсисом. Не скажу что гениальная вещь, но сделана добротно, не без иронии и с этаким философским подтекстом.
Синопис и в самом деле оказался безумно занятным.
Начало сценария чего-то экстраординарного не содержало. Обычная мыльная опера, рассчитанная занять народ на неделю. Содержание сценария кратким образом выглядело так: