Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Единственное различие поезда с жизнью — доехав на поезде до конечной станции, можно купить билет в обратную сторону или куда-нибудь еще. С жизнью так не поступишь, она продает билеты только в один конец.

Сутки пятые (продолжение)

— Да, — сказал Спиридоныч. — Видишь, как оно бывает! И этот поезд везде ездил, где только железнодорожное полотно проложено. А если на него кто садился — пиши пропало, больше этого человека никто и никогда не видел. А поезд все-таки появляется. Говорят, его в Виннице видели и у нас под Ростовом. Я тут с одним мужиком ехал, он математик, в научно-исследовательском институте работает. Вот этот математик мне объяснил, что все дело в слишком сложной топономике железнодорожной сети. Система усложнилась настолько, что стали возможными любые явления. Я человек простой, у меня в детстве по математике больше тройки не было, да и ту учителя в качестве поощрения или сострадания выставляли. Вообще, на железной дороге много таинственных историй происходит. К примеру, на линии Москва — Батуми одно время полтергейст бушевал, стоп-краны рвал. Никто не верил, одно время начальство даже эксперимент провело — к каждому стоп-крану по милиционеру приставило. И что вы думаете? На подходе к станции Дебальцево полтергейст все стоп-краны одновременно рванул. Чудом никто не покалечился, только шесть милиционеров с сотрясениями головного мозга в больницу попали. Тогда и начальство поняло, что против чудес и диковин с дубинками не попрешь. Да что там говорить, у меня самого в жизни чудо произошло, иначе его и не назовешь.

— С тобой? — удивился Таганцев, легко переходя на «ты» с милиционером.

— Именно, — сказал Спиридоныч, мрачнея на глазах. — А чего ты удивляешься? У каждого свой скелет в шкафу.

Рассказ милиционера Спиридоныча о дамочке, которая хотела броситься под поезд

Я тогда еще на перроне Балтийского вокзала работал.

Ну знаешь, приходится поезда встречать, бдительность проявлять, чтобы не дай Бог несчастного случая не произошло, да и так приходится по сторонам поглядывать, ворюг на вокзале хватает, у любого зазевавшегося могут запросто угол отвернуть[2], а кому они нужны — неприятности по службе?

Дамочку эту я сразу заприметил, когда она вышла из вагона. Поведением своим она мне не понравилась. Другие пассажиры сразу в вокзал устремляются, про стоянку такси спрашивают, а эта стала и стоит. Лица не видно, вуалька старомодная ее прикрывает, длинная юбка, кофточка с длинными рукавами на ней, но фигурку никаким тряпьем не скроешь, если уж Господь дал, то все при тебе и останется.

Стоит она на перроне, красный мешочек, что висит у нее на запястье, теребит. Потом подошла к носильщику, чего-то у него спросила, тот ей записку подает. Дамочка записку прочла, потом резко так изорвала ее и на перрон бросила. Идет ровно слепая, пассажиры от нее шарахаются. Я на всякий случай поближе подгреб, одним глазом за перроном смотрю, другим дамочку караулю. Смотрю, креститься начала. А поезд тронулся, медленно ход набирает. Дамочка на колеса уставилась и нервно так мешочек с руки рвет, а он не подается. Наконец, сорвала она с руки мешочек, отбросила его в сторону, пригнулась, и тут мне ясно стало, что она задумала. «Ах, — думаю, — мать твою растак, только этого мне в дежурство не хватало!»

Слава Богу, успел я ее ухватить в последний момент.

Дрожит вся, трясет ее, из рук моих рвется и кричит:

— Зачем? Зачем вы это сделали?

Я ей:

— Успокойтесь, гражданочка! Все нормально будет, все будет хорошо…

А она рыдает, бьется у меня в руках.

— Ах, вы ничего не понимаете! Хорошо уже никогда не будет! Понимаете, что вы ничего не понимаете?

Ну что с ней дурой поделать? Она в таком состоянии, что ей только поддакивать.

— Понимаю, — говорю, — только не мог я вам позволить, гражданочка, грех на душу взять и под колеса поезда броситься.

— Ах, какой он негодяй! — говорит дамочка. — И я… Какая я подлая!

— Бывает, — говорю я ей. — А только зачем вы все это затеяли? Вы себе не представляете, как бы сейчас выглядели, не удержи я вас. Зарезало бы вас поездом, очень вы от этого некрасивый вид бы имели, это вы понимаете?

Тут она вуальку подняла, а взгляд у нее… Хорошо, что я толстошкурым родился, наповал бы она меня сразила своим взглядом. Прямо картечью лупанула. Но воображение у нее оказалось живым. Поезд к тому времени вход набрал, мимо колеса последнего вагона с грохотом проносятся, и тут до дамочки дошло, как бы она выглядела, не удержи я ее от опрометчивого поступка. Тут она глаза закатила и — хлоп в обморок!

Вот и представьте себе, я при исполнении, а у меня на руках дамочка в обмороке, а к ее мешочку, ну тому, который она отбросила, бомжара подкрадается.

Я ему говорю:

— Только слямзи, скотина, до конца дней своих будешь в аэропорту обитать!

Бомжара проникся, аэропорт никто из них не любил, пассажиров там куда меньше, да и они посолиднее железнодорожной публики будут, а кому охота хлебное место терять?