Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

За окном проплывали пейзажи и железнодорожные станции, изредка мимо проносились с гудением и воем встречные поезда. Они почему-то тревожили Таганцева, но он никак не мог сообразить причины своих волнений. Иногда у него возникали вопросы: куда и зачем он едет? Что погнало его в дорогу? Ответа на вопросы не было, но это и успокаивало Таганцева — каждый из живущих на земле людей знает конечную цель своего путешествия, однако не слишком радуется концу пути.

Между тем обстановка в купе становилась все более непринужденной, Анфиса Ровная весело и заразительно хохотала над бородатыми анекдотами, которые рассказывал Степан Сергеевич Судаков, лукаво поглядывая при этом на Таганцева, отчего тот с тревогой подумал, что нравится женщине.

Женщин Таганцев не то чтобы побаивался, но сторонился. Он с бывшей женой хлебнул любовных взаимоотношений полной чашей, познал с ней страсть, ревность и бои местного значения.

— А чего это ваш товарищ такой скучный? — задала Анфиса обычный женский вопрос Судакову. — Все молчит, молчит…

— Думает, — как обычно в таких случаях, ответил Судаков. — А вот скажите, Анфисочка, чем женская нога схожа с Эйфелевой башней? Вопрос был хоть и с подначкой, но новизной не блистал.

— Стройностью и прямотой, — ответствовала модель и в доказательство вытянула собственную ногу по направлению к Таманцеву. — А не покурить ли мне? — вопросил Таганцев и встал.

В тамбуре было немноголюдно, судя по всему, карательные меры в отношении нарушителей общественного порядка, предпринятые за последние дни работниками милиции, возымели свое действие. Любителя Саймака не было, отсутствовал его остроносый оппонент, но курили двое бородатых мужчин неопределенного возраста. Так обычно выглядят младшие научные сотрудники в научно-исследовательских институтах — джинсня, «Кент», поблескивание очочков и выставленные бородки.

— Прикинь, — тихо горячился один из собеседников, кидая на Таганцева настороженные взгляды, — он мне и говорит: тему для кандидатской я вам подберу и определенную помощь в ее подготовке окажу, но сами понимаете, — при этих словах рассказчик вплотную придвинулся к собеседнику и что-то горячо зашептал ему на ухо.

— Да ты что? — сказал тот, прожигая Таганцева взглядом. — Надо же!

— А я ему, — сказал рассказчик и снова принялся шептать товарищу на ухо.

— Ну ты даешь! — с заметной гордостью за собеседника сказал тот.

— И ты знаешь, какую тему он мне дал? — сказал рассказчик. — В жизни не догадаешься!

— Что-нибудь этакое? — собеседник сделал затейливое движение рукой.

— Именно, — кивнул рассказчик, — сексуальные извращения у шаманов малых народностей Крайнего Севера в условиях полярной ночи.

— Да где же по такой теме материал найдешь! — почти простонал товарищ. — Вот гад!

— Ну, я натурально в Ленинку кинулся — нет ничего, — продолжал повествование второй бородатый. — В Щукинку — тоже ни фига! Ну, думаю, что делать?

— Да таких исследований никто не проводил! — сказал его собеседник.

— Я тоже так думал, — блеснул очками собеседник и закурил новую сигарету. — Но ведь нашел!

— Не может быть! — ахнул приятель.

— В библиотеке МГУ обнаружил в отделе рукописей. Неопубликованная работа Богораза. Когда его за революционную деятельность сослали в Сибирь, он там со скуки этим вопросом и занялся. С выкладками работа, с хорошей статистикой…

— А научная ценность?

— Ну, это ты, брат, загнул! Ведь занимательная штука. Когда я защищался, люди из других городов на защиту приезжали, вот в чем штука, всем интересно было…

Беседующие в тамбуре люди еще раз подозрительно оглядели Таганцева и вышли. Таганцев остался один. Некоторое время он стоял в размышлениях, пуская кольца дыма в потолок. Надо же, какие научные темы встречаются у специалистов! Он попытался представить прикладную ценность кандидатской работы, о которой только что говорилось в тамбуре, пожал плечами, загасил окурок в повешенной на двери пепельнице и отправился к себе.

В купе горел ночник. По местному радио негромко, но настойчиво продолжал терзать души путешественников бард Михаил Смотров:

Лениво лежа на кровати,
Я думал, глядя в потолок,
О некой женщине некстати
И успокоиться не мог…

Судаков ворочался наверху.

Анфиса Ровная раскинулась на постели, выставив большое и круглое белое колено.

Иван Федорович покосился на нее и осторожно улегся на постель, глядя на огоньки, пробегающие по белому пластику потолка.

Поезд тормозил. Таганцев привстал и выглянул в окно. За окном плыл перрон, потом показалось красное кирпичное здание железнодорожной станции. Поезд заскрипел тормозами, посипел воздушными шлангами, вздохнул, словно и в самом деле был живой, и остановился.