Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

— Я вас понимаю, — поддержал разговор милиционер Агафон Спиридоныч. — При четырех мужьях хозяйство крепкое, ежели мужики подобрались непьющие да работящие. А главное — любовников искать без нужды.

— Это почему же? — задорно возразила Анфиса Ровная.

Они сидели и мирно вели беседы на разнообразные темы. При этом все трое были необычайно откровенны, как это всегда случается в длинной и нудной дороге, когда попутчики вызывают доверие. Разговор с игривых тем перешел на загадочные и таинственные случаи, кои имеют место в жизни почти каждого человека, за исключением людей пресных и не блещущих фантазией и красноречием.

Рассказ Агафона Спиридоновича о пассажирском проклятии

Было это давно, в то время, сейчас уже этого никто не помнит, ходил поезд Ленинград — Симферополь. И ходила на нем в рейсы одна разбитная бабенка, звали ее Ксеней, а фамилию я сейчас точно не помню, или Култыгина, или Кувакина, что-то похожее, впрочем, фамилия особой роли не играет. Не о фамилии речь идет.

Бабец она была из тех, кому палец в рот не клади: прирожденная железнодорожница — безбилетников провозила, водочкой приторговывала. Тогда, если помните, Горбач с пьянством борьбу повел, в вагонах-ресторанах даже пива не продавали, только лимонад да минеральную воду. Ксеня и приладилась. Ну, навар, конечно, шел, что там говорить, на жизненные удобства вроде хлеба с маслом и икрой хватало, потому Ксюша и мирилась с тяготами железнодорожной работы, где, сами понимаете, треть жизни на колесах.

И вот отправляется она в очередной рейс.

И, представьте себе, в одном купе ее вагона едет единственный пассажир. Сухонький такой старичок, сорок пять кило с кепкой да со штанами. И никого больше. Представляете? Это в самый сезон, когда люди на юг рвутся, ноги помочить в морских волнах мечтают!

Сами понимаете, не могла она такими благоприятными для повышения личного жизненного уровня условиями не воспользоваться. И взяла она на одной станции двух кавказцев в кепках-аэродромах, была такая мода у горских народов, фуражки носили — нимбы у святых меньше были!

Ну, а куда их девать? Ксюша и вселила их к старичку в купе. Все равно ведь пустует!

Старичок возмутился, трясется весь. «Я, — говорит, — за все четыре места деньги уплатил, потому хочу в гордом одиночестве ехать».

А Ксюша, я уже говорил, баба с норовом. Она ему и врезала: «Не барин, — говорит, — ты свои буржуйские замашки брось, не где-нибудь живешь, а в стране победившего пролетариата. А будешь выделываться — с поезда ссажу, как дебошира, и добирайся пешком до своей Шепетовки». Старичок тот до Шепетовки ехал. Ну, он опять в крик: «Я жаловаться буду!» А Ксюша ему гордо: «Это пожалуйста! Это хоть сто порций! У нас от жалоб еще никто не умирал!» И адрес ему диктует: Москва, мол, Министерство путей сообщения. Так запомнишь, гриб трухлявый, или записать?

Ну дальше что? Кавказцы — мужики хлебосольные и общительные, у Ксюхи в служебке два ящика водки стоит, кавказцы ее берут, не торгуясь и в любое время суток. В общем, не купе там, а дом разврата на колесах: карты, выпивка, девочки откуда-то взялись, визжат… Нервная обстановка, не для старичков.

Старичок в Шепетовке сошел, глянул на проводницу и говорит:

— Не будет тебе достатка, бессовестная женщина! Два месяца тебе жить на колесах, только и метра не проехать!

Ну Ксюха ему:

— Плыви, плыви, носок нафталиновый! Привет Николаю Островскому! А мы поедем, мы помчимся в край магнолий и жасминов…

Старичок плюнул, погрозил тросточкой вагону и ушел.

И что же вы думаете?

В вагоне большая неисправность обнаружилась. Отцепили вагон, поставили в тупичок, и Ксюше против всех правил:

— Охраняй, девонька!

Ровно два месяца она в этом вагоне прожила. Водку сама выпила, от тоски и одиночества ею спасалась, питаться бегала в вокзальный буфет, пока язву желудка не заработала, да ко всему этому у нее на нервной почве экзема какая-то появилась, типа псориаза. Ночами спать не могла, ходила на вокзал, пассажиров, ожидающих поезда, приглашала. В общем, когда вагон в Питер отогнали, она уже ненавидела железную дорогу лютой ненавистью, сразу уволилась и пошла в валютные проститутки, финнов и шведов обслуживать.

Вот они какие бывают — проклятия. Выходит, не простой тот был старичок, если жизнь бабе изломал несколькими словами. Очень непростой.

* * *

— Мне бы этого старичка, — устало зевая, сказала Анфиса. — Он бы у меня оставшуюся жизнь хуже Николая Островского прожил.

— Вообще на железной дороге много темных историй, — осторожно сказал милиционер Спиридоныч. — Про «чертов паровоз» слышали? Его многие видели. Представляете? Ночь, тишина, на станции ни души, вдруг подходит черный паровоз, машиниста не видно, только станционные служащие уже знают, что надо делать. Безропотно берут ведра и начинают заливать куда надо воду. А попробуй не залей? Тут такие несчастья на станции начнутся, что крестное знамение не поможет, даже такая вещь, как изгнание злых духов и освящение здания, не помогает.