Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Бармен сидел, подперев отвисшую, плохо выбритую щеку пухлой рукой. На вошедшего Даосова он посмотрел без особого интереса, словно на муху случайную — жужжит, зараза, людям настроение портит, от размышлений о жизни отвлекает. Уважаемый человек был барменом, Фома Гордеевич Угроватов, известная всему микрорайону личность. Нет таких дураков, чтобы пива не пили. А Угроватов работал в пивбаре с молодых лет, грязные кружки начинал мыть. Фома Гордеевич еще раз взглянул на посетителя, и его словно подменили. Бармен напрягся, словно почуявшая дичь лягавая, глаза его оживленно заблестели, и он принялся натирать кружку до немыслимого блеска, словно не в забегаловке работал, а, скажем, в «Метрополе» или «Савое» и не рядовой любитель пива к нему зашел, а французский президент со своей свитой. И кружку он пивом наполнил до самых краев. Дождался, когда пена осядет, и долил, как это обычно делал только для самых почетных посетителей.

Преданным взглядом бармен проводил Даосова до самого столика, потоптался за стойкой, потом, торжественно и вместе с тем несколько виновато неся объемный живот, приблизился к столу.

— Вялочки не желаете? — робко предложил он. — Или рачков свеженьких?

Даосов сделал несколько глотков и отрицательно покачал головой. Бармен некоторое время грузно переминался с ноги на ногу, все поглядывал на посетителя, словно хотел что-то сказать и не решался. Пухлые ручки его безостановочно обшаривали карманы несвежего белого халата, как если бы бармен искал мелочь для сдачи и не мог ее найти. «Черт! — с досадой подумал Даосов. — Пивка спокойно не попьешь!» Приснившийся после всех событий ангел заставлял задуматься. Может быть, сон ему снился вещий? Может, и в самом деле наверху недовольны тем, что Даосов вселял женские души в мужские тела и наоборот? Но зачем сразу наезжать на него грузовиком и заказы делать? Да и черный эфиоп с грузовика на представителя верхнего мира был похож мало. Но тогда к чему ангел приснился? А не надо было столько пить на ночь. Это еще повезло, что смирный ангел приснился, мог и похуже ночной гость в сновидения забрести…

Бармен потоптался еще немного, застенчиво хрустя пальцами рук. На левом запястье бармена голубела расплывшаяся от времени и оттого неразборчивая татуировка. Наконец, он решился, огляделся по сторонам и опасливой торопливой скороговоркой произнес:

— Ради Бога, я понимаю, собака… Так ведь не дворняга же, правда? Ведь породистая, верно?

Даосов отхлебнул из кружки.

— Ну разумеется, — слегка запнувшись от неожиданной откровенности бармена, сказал он. — Определенным образом не дворняга, Фома Гордеич. Фокстерьер… Да, фокстерьер…

Бармен криво заулыбался. Жалость, безмерная жалость к самому себе была в этой улыбке.

— Фокстерьер это хорошо, — нерешительно протянул он. — Но, может быть, все-таки лучше дог? Ну что фокстерьер? Не дай Бог, на охоту потащат… Ведь подстрелить могут по пьяной лавочке, сами же знаете каковы нынче охотники. Не успеют из машины вылезти, за бутылку хватаются. А догом надежнее, порода обязывает.

— Может быть, — согласился Даосов. — Видно будет. Жизнь, Фома Гордеич, сама все расставит на свои места. Вам же не завтра помирать.

Чувствовал он себя, однако, неловко. Однажды, будучи весьма раздраженным, пообещал Даосов Фоме Гордеичу, что быть тому после смерти все последующие рождения собакой. Со злом сказал, с чувством, так, что Фома Гордеич Угроватов сразу понял — не шутка это и не пожелание немножечко перебравшего лишку человека. Угроватов был человеком со связями, он быстро навел справки о своем посетителе и поверил в его возможности так, как могут только торговые работники уверовать во всемогущество ревизора — решительно и бесповоротно.

Бармен с сомнением вздохнул и с наигранным обожанием глянул на собеседника.

— Родной вы наш, — нежно сказал он. — Вы заходите, заходите, не стесняйтесь. Ей-ей, здесь вам будет все, что только пожелаете. Воблу для вас держать буду! Еще пивка?

Борис Романович с сомнением оглядел кружку и отрицательно покачал головой.

— Пожалуй, довольно, — решил он. — Кружечка — это для удовольствия, все остальное лишь ненужная нагрузка на организм.

Бармен проводил Даосова до выхода. Следуя за посетителем, он так немыслимо гнул спину в пояснице и так умильно улыбался, что всякий хорошо знающий Фому Гордеевича без сомнения решил бы, что посетитель является не меньше чем обэхээсником или, бери выше, представителем госторгинспекции. И ошибся бы. Даже к городской прокуратуре бородатый и кареглазый Даосов не имел никакого отношения.

— Без стеснения, — бормотал Фома Гордеич, — ежели нужда какая или жажда замучит, милости просим, всегда готовы посильную услугу оказать. Не пропадет за нами, хе-хе, Господом нашим Вседержателем клянусь! Не сомневайтесь, дорогой мой человек, Фома Гордеич умеет быть благодарным!