Фантастические повести и рассказы

Я все еще не решался отойти от двери, хотя и знал — Салдо уже не встанет. Лихорадка Крепта — я видел, как она действует. Давно, еще на Рикпосте. Когда это начинается, все происходит стремительно, в течении часа-двух. Поздно что-то предпринимать, бесполезно. Вирус теперь сидел во всех нас, даже в резиденте — если он среди нас, если он вообще еще жив. Салдо оказался ближе всех к месту взрыва — вполне закономерно, что он стал первой жертвой. Хотя, кто знает, возможно уже есть и другие.

Сначала никто не понял, что случилось — кто-то из дежурных через несколько секунд погасил все огни, решив, что началась атака. Все, кто был внутри виллы, высыпали наружу и залегли, кто-то неизвестно зачем сделал несколько выстрелов. Но атаки не последовало, все было тихо, и через несколько минут огни загорелись снова. Как выяснилось, мина взорвалась под днищем моей машины — очень удачно, поскольку она приняла на себя почти всю мощность взрыва, и теперь лежала, вся искореженная, на боку у дальнего края посадочной площадки. Остальные машины, стоявшие рядом, почти не пострадали. И никто из людей не пострадал. Но в моей машине — это стало ясно лишь через полчаса, когда кто-то вспомнил — уже был установлен контейнер с вирусом, так как наутро мы начинали заражение острова. И этот контейнер мог дать течь…

Мы, конечно, провели обеззараживание. Огнем. Мы опалили огнеметом землю вокруг места взрыва, опалили соседние машины, так что с них послезала краска, мы спалили то, что осталось от моей машины, и залили все это место пенопластом. Мы провели тщательную дезинфекцию, сбросили и сожгли всю свою одежду и переоделись — после мытья всякой гадостью в наспех разбитой санпалатке — во все новое, добытое из приготовленных к отправке контейнеров.

И начали заражать остров.

И ждали — ждали, когда вирус начнет действовать среди нас.

Конечно, мы сделали все, чтобы снизить опасность. Мы разделились на группы, которые не контактировали друг с другом — жили отдельно, питались отдельно, работали отдельно. Но все это было сделано слишком поздно. Если вирус уже проник в нашу среду, то наверняка все уже заражены. А вакцину Онги до сих пор не сумел получить, хотя начал работу еще тогда, когда мы нашли контейнеры. Неудивительно — лихорадка Крепта создавалась великолепными специалистами. Создавалась так, чтобы исключить саму возможность защиты от нее. И исправно служила Метрополии не одно столетие. Везде, где это было необходимо.

Наконец, я оторвался от двери. Я весь дрожал, зуб на зуб не попадал. Но это была не лихорадка Крепта — нервное. Офицеры Связи не умирают от боевых вирусов — перед выпуском нам делают прививку. Интересно, прививали ли вакцину резиденту?

— Что будем делать? — спросил я.

— Ждать. Что еще?

— Может, я ошибся.

— Проверь.

— Ну нет, туда я не пойду. Надо вылезти в окно.

— Надо, во-первых, предупредить другие группы.

Интересно, когда он почувствовал? Я так и не узнал этого. Но, во всяком случае, когда это началось, во взгляде его не было удивления. Он попытался встать — и не смог. Рука его — кажется, левая — как-то нелепо дернулась вперед. Вся, начиная от плеча, так, будто хотела отделиться от тела. С хрустом ударилась о край стола. И в мгновение вернулась на место.

— Вот ведь черт… — только и произнес Онги искривившимися губами. Больше он ничего не сказал. На лбу его выступил пот, все лицо исказилось, но некоторое время он еще просидел спокойно, в полной неподвижности. Потом — сдался.

Я не представлял, что это будет так страшно…

Я думал, что уже видел все это, что уже привык. Но тогда, наверное, я воспринимал это по-другому. На Рикпосте я еще не был Офицером Связи, я мог бы заболеть точно так же, как тысячи и тысячи других, да и вообще я был еще слишком мал, чтобы понимать. Мне просто повезло тогда — сам не понимаю, почему. Иммунитета у меня, конечно, еще не было, иммунитет мог появиться лишь у тех, кому вживили действующие клетки крептоломы. Я думал, что всего нагляделся, что после того, как мы, наравне с федеральными войсками — людей остро не хватало, и к работам привлекли тогда даже штабников — расчищали развалины порта в Бухте Дьявола, мне уже нечего страшиться, что самое жуткое я уже видел.

Оказалось — нет.

Оказалось, я побывал лишь где-то на середине спектра страданий, и только теперь опускался на самое дно.

И я вдруг понял, насколько же легко тем, кто стоит на другом полюсе, насколько легче одним словом, одним приказом, одним нажатием кнопки обречь на смерть миллионы людей, для тебя совершенно чужих, людей — символов, людей — цифр в отчетах, чем вот так, как я сейчас, наблюдать смерть одного-единственного, конкретного человека. Человека, которого знал.

Но страшнее всего оказалось увидеть его взгляд. Потому что — правда, лишь в самом начале — в нем было не страдание, не мольба о помощи, не отчаяние и не гнев. Я мог, конечно, неверно истолковать его, но я увидел во взгляде Онги жалость — жалость ко мне, который, как он думал, должен был умереть точно так же. До сих пор я временами вижу во сне этот его взгляд и просыпаюсь — чтобы не спать уже до утра.