Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый

— По-моему, совсем не сердит, — пожал плечами Борис Арнольдович, учтиво пропуская старшего по званию.

— Это хорошо! — обрадовался тот и бодрее двинулся дальше.

«Наверное, с докладом о текущем моменте, — догадался Борис Арнольдович, — как же, ага… Нужны ему ваши доклады, как мертвому припарки…»

А тут его окликнул заждавшийся Мардарий:

— Эгей, Арнольдыч, сюда, я здесь!

Борис Арнольдович обрадовался. Он подошел к фикусу, на котором сидел Мардарий, от нечего делать раскачиваясь, как на качелях, пружинисто подпрыгнул, прицепился, подтянулся, сделал, как говорят гимнасты, «склепку», повторил весь комплекс еще раз и очутился на одной ветке со своим хвостатым другом.

— Хочешь? — Мардарий протянул огромный пупырчатый «огурец». — У меня, правда, только один, давай напополам…

Борис Арнольдович с удовольствием вонзил зубы в тропический плод, и сразу жажда, вызванная супом из дичи и бражкой, прошла. Сразу сделалось как-то комфортней.

Так, кусая по очереди, они с Мардарием молча прикончили «огурец», а уж потом не спеша отправились домой. Всю дорогу двигались также молча, но, само собой, Мардария мучило любопытство. А он сдерживался.

— Ты давай тут сиди, — распорядился младший председатель, когда они достигли родных мест, — а я за пайком сбегаю. Вместе и пообедаем.

Он пулей слетал, приволок плодов, сколько смог принести. И друзья весело принялись за дело. Стариковское угощение ничуть Борису Арнольдовичу не помешало. А он думал, что помешает.

— Ну давай, выкладывай, — наконец дал команду Мардарий, — как там все было, что говорили, чего нового понял? Как он вообще выглядит, наш Генеральный?

— А что, его ни разу не видел?

— Стало быть, не видел.

— И не слыхал ничего такого?

— Ну слыхать-то всякое слыхал! Даже такое, что…

— Вот именно. Он точь-в-точь как я, только старый совсем.

— Да ну!

— Вот тебе и «ну».

— Здорово. Ну и что там было? В граждане-то он тебя посвятил?

— Ввел. Это называется «ввести в гражданство». А-а-а, минутное дело. Живет-поживает наш Генеральный в каменной пещере, питается… Да обыкновенно питается, мудрый, конечно, как змей, хотя в Городе и не бывает, про все знает, все понимает. Наверное, его постоянно информируют, но при мне никто не приходил.

А настроен старик довольно прогрессивно. Почти как ты. Тоже ругает всякие пережитки прошлого и дикие традиции. Но тоже лишние обещания давать остерегается. Я так понял — даже у Генерального ограниченные возможности. Рад бы он что-то изменить в этой жизни, да традиции и предрассудки сильней.

Что же касается частной жизни, то она у нашего Генерального проста и, в сущности, первобытна. Каменное жилье, это сразу бросается в глаза, тот же кокон, только не из прутьев, а из камня. Есть жена, такая же старенькая, как и сам. Где-то среди нас живут их взрослые дети…

— Так Генеральный, что ли, из ваших?

— Да нет! В том-то и дело, что из ваших, местный, коренной, просто генеральский образ жизни сказался.

— Вон что! Здорово…

И Мардарий крепко задумался над новыми для себя тайнами, которые, конечно, абсолютными не были, во все времена по Острову циркулировали те или иные слухи, более или менее приближенные к истине, но есть же повод задуматься в тот момент, когда некий слух превращается в достоверность…

Вечером все поздравляли Бориса Арнольдовича со знаменательным событием в его жизни, желали успехов и здоровья. А в чем успехов, не уточняли. Нинель даже слегка всплакнула.

Самуил Иванович те же самые поздравления и пожелания повторил, но видно было, что он очень огорчен случившимся формальным актом.

— Не стоит огорчаться, — улучив момент, шепнул ему Борис Арнольдович, — в конце концов заранее всего не предусмотришь. Никому не дано знать, какой эпизод жизни окажется для него роковым. И это не так уж плохо…

— Конечно, конечно, — покачал головой старый сосед, — а все равно щемит сердце. Такое ощущение, что вы сегодня потеряли свое лицо и сделались таким же, как все мы. Безликим. Извините…

Судьбоносный день завершался концертом маэстро Фогеля. Оберпредседатель Порфирий Абдрахманович перед концертом тоже тепло поздравил Бориса Арнольдовича с обретением гражданства. Все его словам, а также тому, к кому эти слова были обращены, дружно похлопали, маэстро же, в свою очередь, посвятил Борису Арнольдовичу новое произведение. Название его как-то не запомнилось, однако Борис Арнольдович был весьма растроган.

А музыкальное произведение оказалось очень-очень печальным. Такие произведения посвящают умершим, а не введенным в гражданство. Одно из двух, либо Фогель, как и Самуил Иванович, относился к гражданству крайне трагично, либо, и это скорее всего, он музыку просто так написал, а мысль посвятить ее Борису Арнольдовичу явилась только что.

— Бум-мм, пара-пара-бум-мм, пара-пара-бум-бум-бу-бум-мм…

Концерт окончился, а Порфирий Абдрахманович задержал Бориса Арнольдовича.

— Ты вот что, Борис, — сказал оберпредседатель, когда их оставили вдвоем, — теперь ты наш и должен во всем следовать нашим правилам.

— Да я уж и так, Порфирий Абдрахманович, с первого дня…