«Эт чо же теперя будет?», «изверги – глаза на кой вырезать?», «ой, миленькая, за чо ей-то», «экая же нелюдь эдак-то?»…
Электричка сбавляла скорость, за мокрым окном потянулась очередная платформа. «Тихвиновка». Бабкин мобильный коротко пискнул, как при разряжающемся аккумуляторе.
– Ой, Галюнь, всё! – заторопилась попутчица. – Зарядка сканчивается, запамятовала зарядить-то… Да я буду скоро, дожидайся.
Телефон скрылся в кармане поношенного тёмно-синего демисезонного пальто. Бабка скорбно покачала головой, выудила очередной ломтик из поставленного на скамью контейнера.
Пальцы нырнули в рот, задержались на секунду, две… и стали запихиваться дальше – небольшими, торопливыми толчками. То, что полотно безмятежной реальности треснуло и через неумолимо расширяющуюся прореху проталкивается самая настоящая жуть – Инна поняла лишь тогда, когда кисть попутчицы целиком исчезла во рту.
Электричка остановилась.
– Тихвиновка-а-а-а… – утробно выдавилось из динамиков. Потом там что-то булькнуло, скрежетнуло, и голос продолжил. – Ра-а-аз… Кошма-а-ар окру-у-ужи-и-ит…
Первая судорога страха скрутила Инну не целиком, оставив нетронутым кусочек сознания. Краем глаза зацепив какое-то движение за окном, Инна машинально повернула голову – и лихорадочно отодвинулась ближе к проходу, всаживая своё «а-а-а!» в тягучий ритм считалки.
Безлюдный перрон двигался. Асфальтовый слой,
Ещё миг – и нарыв вскрылся, выхаркнув длинный тонкий стебель, увенчанный гроздью желтушных, раскрывшихся в полёте бутончиков. Они впечатались в стекло, стебель натянулся, но расплющившиеся бутончики не оторвались, лишь немного сползли вниз – оставив мутный, липкий след. Припухлые, похожие на пиявок лепестки чуть подрагивали.
Грозди летели в электричку одна за другой, туго натягивались стебли: электричку словно брали на абордаж каким-то сумасбродным, дьявольским способом…
Инна даже не пыталась представить, что может произойти по его завершению. Она безостановочно кричала, глядя на бабку – засунувшую руку в рот уже до половины предплечья. Рукав пальто собрался гармошкой, закрывая нос и подбородок. Безобразно распухла шея, «квашню» трясло, подошвы коричневых полусапожек хаотично шаркали по полу…
– …правит в этом мире-е-е-е… – в динамиках захлюпало, из них потекла зеленоватая, пахнущая тухлятиной жидкость.
Мужичок уже разлепил глаза, и ошалело мотал головой, пытаясь вникнуть в происходящее. Старшеклассник всё так же таращился в планшет, звук в наушниках надёжно отфильтровывал крики Инны и утробные завывания динамиков.
Бабка внезапно замерла, широко раскрытые глаза с кляксочками лопнувших сосудов – быстро стекленели…
Руку попутчицы вдруг вытолкнуло изо рта, как пробку из бутылки с игристым! Следом за рукой высунулось что-то вроде длинного и толстого, уродливого красно-бурого языка: отростка. Рука безвольно повисла вдоль тела, от кисти остался только куцый изжёванный огрызок, среди изувеченной плоти смутно белели кости. «Язык» пролетел дальше, растекся по полу и противоположной скамье. Спустя секунду Инна поняла, что это была обычная рвота.
Или не обычная?
Кровяная жижа не выглядела однородной, в ней отчётливо выделялись те самые, съеденные попутчицей ломтики. Не успевшие перевариться, и… шевелящиеся.
Стоящий скамье контейнер с недоеденными кусочками вдруг накренился, и содержимое полезло из него: до отвращения похожее на проворных, целеустремлённых слизняков. Ломтики из рвоты тоже принялись расползаться, оставляя за собой красноватые, быстро заканчивающиеся росчерки…
Старшекласснику, сидящему в двух скамьях от бабки, спиной к ней, так и не довелось осознать, что он стал статистом в набирающем обороты кошмаре.
Ломтики-слизняки добрались до него в считанные секунды. Нескольких он успел смахнуть, рефлекторно, явно не успев испугаться: уронив планшет на колени. Но с полторы дюжины кусочков облепили его голову, шею, ещё несколько скользнули в рукава чуть великоватой кожаной куртки.
А спустя мгновение – парень закричал. Так кричат, когда хочется умереть без промедления, вывернуться наизнанку – лишь бы избавиться от начавшегося страдания…
Слизняки начали быстро, безостановочно погружаться в плоть, как капли магмы, брызнувшие на снежный наст. Сходство усиливалось тем, что края ранок расширялись, приобретающая тёмно-серый оттенок кожа будто бы таяла, плавилась.
Крик продлился недолго и оборвался резко, словно старшеклассника окунули лицом в тот же расплавленный металл. Голова начала терять форму, съёживаясь как шарик, из которого выпускают воздух. Раны обильно сочились бурой слизью.
Мужичок дёрнулся в сторону тамбура, то ли успев осознать происходящее в полной мере, то ли – на всякий случай, подальше от
Он судорожно сцапал ручку ближайшей двери, рванул её вбок…