Семинар по экологии оказался достаточно увлекательным. Мне, как почетному гостю, выделили персональный мини-бассейн в первом ряду. А потом я отправил по электронной почте несколько писем: заявление об уходе руководству фирмы и отцу, которого я извещал, что остаюсь в Инсмуте. Я хочу, наконец, познакомиться со своими родственниками. Кстати, мама оказалась не такой уж и жабой, разве что внешне. Оказывается, с возрастом я стану больше похожим на нее, чем на отца, но для моей новой работы это является скорее плюсом.
Принесенная мною клятва Дагону стала надежной защитой от всяких рыбообразных. Эти шпроты-переростки считают, будто их клан угоднее Великому, Живущему в морских глубинах. Но мой брат со своими ребятами им еще покажет! Джулия, его невеста, тоже довольна, что я остаюсь. Никто еще так внимательно не слушал ее рассказы о старом Инсмуте.
Сегодня я загрузил на свою страничку новую порцию снимков: я в новой пижаме на фоне развалин фермы, в плавках на мосту и на набережной в парадном летнем ансамбле. Скоро у меня не будет так много свободного времени: надо готовиться к показу новых моделей спортивной одежды, а еще впереди участие в демонстрации защитных костюмов и дефиле по случаю очередного жертвоприношения.
Бирюзовый кошмар
Кирилл Свидельский
Бессонница – твой хороший друг, если ты работаешь ночным сторожем. В отличие от отсутствия ноги, к сожалению. Будь ты хоть трижды героем, морпехом и крутым парнем с десятком медалей на груди, для работодателей ты все равно в первую очередь будешь инвалидом. Сэм давно это понял, потому не отказывался ни от какой работы. Даже, если ее считали проклятой.
Парковка для грузовиков располагалась у въезда в Сан-Сити, на плато около железной дороги. Идеально плоская площадка, освещенная редкими желтушными фонарями, была единственным светлым пятном в чернильных ноябрьских ночах. Лишь огни проезжающих поездов и огни Сан-Сити, простиравшегося ниже плато, прошивали тьму, но город отсюда казался далеким и размытым, таким же, как проносящиеся мимо грохочущие составы.
Говорили, что на этой работе мало кто задерживался. Кто-то увольнялся, кто-то просто исчезал. Часто пропадали и дальнобойщики, и никто не мог сказать, почему эти ворота в Сан-Сити пропускали одних и поглощали других. Возможно, дело было в бандах. Или в грохоте поездов, сводивших ночных сторожей с ума. А может они просто не могли больше взирать с высоты на размытые огни ночного города и убегали прочь от него, куда глаза глядят. Или их забирали призраки. Или инопланетяне.
Сэму было все равно – есть определенный предел, после которого человек уже не может чувствовать страх, ведь страх поселяется в нем так глубоко, укореняется так прочно, что становится неотъемлемой частью его личности. Внутренние демоны опустошили Сэма давно, после той чернейшей ночи в Мукуре, все ночи сержанта Сэмюэля Томпсона были одинаково непроглядно черны.
В Афганистане он потерял все: ногу, друзей, сон и душевное спокойствие, вернувшись оттуда пустой оболочкой, выгорающей изнутри от постоянного, задвинутого в подсознание ужаса, что прорывался наружу в окрашенных в алые цвета ночных кошмарах. Потому Сэм предпочитал спать как можно меньше, а лучше не спать вообще.
Работа ночного сторожа, пусть и за городом, пусть и в месте, имеющем дурную славу, была для одноногого безработного парня с ПТСР манной небесной. Ни психологического обследования, ни вопросов про службу, личную жизнь и отсутствующую ногу, тучный мужчина, представлявший владельца парковки, предложил ему выходить на работу на следующий день после собеседования.
Раньше Сэм слышал об этом месте в дешевых барах, где пил с такими же потерянными, как он сам, но, черт подери, это же Сан-Сити – здесь страшные легенды ходили практически обо всем.
В любом случае, выбирать Томпсону не приходилось.
***
Грузовиков на стоянке было немного, всего пять штук осталось перед наступлением темноты. Желтый свет фонарей выхватывал из сумрака силуэты фур и проносящиеся с порывами ветра последние осенние листья. Сочетание желтого и черного, болезненное, тревожное, здесь сон вряд ли подступил бы к Сэму достаточно близко.
Томпсон работал уже почти месяц – и кроме бездонной черноты неба и ледяного ноябрьского ветра, пронизывающего плато и стоянку, других проблем Сэм не замечал. Лишь пару раз за все время он погружался в дрему, но крики, кровь и грохот автоматных очередей в каньоне, вкус песка на языке и боль в отсутствующей ноге быстро вырывали его из сна. Врач говорил ему, что фантомные боли должны были пройти, скоро, вот-вот, но со дня того проклятого боя он ни на секунду не переставал чувствовать свою ногу, то ноющую, то горящую огнем.