На парковке, обычно пустой, Сэм заметил движение – ничего необычного, всего лишь пьяный дальнобойщик плелся спать в свою фуру. Некоторые из них предпочитали ночевать там, не тратясь на мотели, расположенные вниз по дороге, или тратясь исключительно на расположенные там же бары. В основном не местные, жители Сан-Сити знали о дурной славе этого места, предпочитая держаться от него подальше, особенно по ночам.
Дальнобойщик остановился посреди парковки, полупустая бутылка виски выскользнула у него из рук, но он, к удивлению Томпсона, не обратил на нее ни малейшего внимания. Взгляд его был устремлен куда-то дальше, туда, где желтизну фонарей изгоняло голубоватое свечение, постепенно растекающееся по плато.
Дальнобойщик замер в неестественной позе, словно восковая фигура или гипсовая статуя. Его взгляд был прикован к источнику странного свечения.
Невообразимое создание плыло меж фур, медленно приближаясь к центру плато и замершему человеку. Светящееся существо напоминало медузу своими движениями, словно его несло течением, но не по воде, а по воздуху, его тело состояло из невообразимого переплетения тончайших бирюзовых лент, постоянно находящихся в движении, сплетающихся, извивающихся, словно водоросли, движимые водным потоком.
В центре этого бесконечного движения была сфера – идеальная, зеркальная, излучающая гипнотический холодный звездный свет – око неведомого или жемчужина, защищенная щупальцами-стражами.
Сэм не мог оторвать глаз от этого существа, от его свечения боль в ноге уходила, будто ее никогда и не было, а алый цвет боли и ярости, всегда стоящий задним фоном за всем видимым Сэмом с той ночи в Мукуре, сменялся аквамариновым умиротворением.
Сэм тянулся к этому свету, стремился к нему, как и дальнобойщик, неверным шагом начавший двигаться навстречу существу. Оно словно распростерло для путника объятия, открыв для него свой жемчужный сияющий глаз. А затем щупальца сомкнулись вокруг мужчины, проникнув под его кожу, прошив его плоть, скрутив и выжав его. Он не издал ни звука, лишь дернулся пару раз, но вскоре его конвульсии прекратились, и существо начало постепенно выпивать… нет, скорее растворять плоть мертвеца, пока, в течение буквально пары минут, от него ничего не осталось.
Покой сменился в душе Сэма на невообразимый ужас. Существо, закончив трапезу, обратило свой глаз, полный звездного света на Томпсона, и, не смотря на сдавивший его грудную клетку, ужас, Сэм все еще внутренне стремился к этому свету и покою, что он сулил.
Сэм сделал шаг по направлению к чудовищу. Затем еще один. На третьем его ноги подкосились, протез соскользнул, и Томпсон повалился на пол сторожки.
Это падение отрезвило его. Пусть бирюзовый свет и манил, воля Сэма к жизни была сильнее. Так было в Мукуре, так будет и сейчас.
Изо всех сил он попытался прогнать свечение из своей головы, заменить его на цвета черной сажи и алой крови. Кровь. Кровь вокруг. Кровь хлещет из горла солдата, когда Сэм тянет его к укрытию. Они кричат. Весь его взвод кричит, сгорая в огне взрывов. Огонь. Огонь и грохот. Ужас. Ужас и боль. Спасительная очистительная боль. Сэм концентрируется на ней, на своей отсутствующей ноге, вцепляется в нее, заставляет себя почувствовать каждый ее нерв.
И это спасает его, позволяет изгнать бирюзовый успокаивающий, нет, мертвенный свет из головы. Существо нависает над ним, стискивает своими щупальцами его волю. А затем все прекращается. Свет пропадает так же неожиданно, как и появился. И лишь гул проходящего мимо поезда говорит Сэму о том, что он не в Афганистане, и что жизнь все еще не покинула его.
***
Сэм не стал бежать. Он не уволился, даже не попытался найти другую работу. Он знал, что мир работает не так, что ужас не уходит, он остается в тебе навсегда, скрываясь под покровом сознания и лишь ожидая момента, чтобы выплеснуться наружу. Сэм все еще был в Мукуре, всегда был в Мукуре, так же как всегда был на той парковке, когда его воля трескалась под бирюзовым всепроникающим светом. Он не хотел вечно жить в этих двух настоящих моментах, двух не проходящих кошмарах, а значит, он должен был покончиться хотя бы с одним из них.
Значит, пришла пора делать то, что всегда делал хороший солдат перед боем – готовиться. Несмотря на все безумие ситуации, впервые после возвращения из Афганистана Сэм знал, зачем он живет, что он должен делать, видел свою цель. Пусть это существо и выходило за границу всего того, с чем раньше сталкивался Томпсон, но его суть была понятна. Идеальный хищник, которому даже не нужно преследовать жертву. Она сама идет к нему, словно беспечный моряк, следующий за пением сирен.
И Сэму не было важно, откуда пришел этот совершенный охотник, с каких планет или из каких неведомых измерений. На войне было не важно, какой расы или религии твой противник, идеологии отступали тогда, когда звучал первый выстрел, в этот момент речь шла только о биологическом выживании, базовом инстинкте – убей или будь убитым.