Я пошел туда, куда указывал Филин. Через несколько минут увидел сестру. Она сидела на пне, обняв себя руками.
– Любка!
Она резко обернулась и побледнела.
– Тебе чего надо?
– Мамка послала, – я осекся и спросил. – А ты чего… такая?
– Какая такая? – буркнула она.
Сестра всегда следила за собой. Аккуратно заправлена, подол чистый, кофта застегнута до горла, волосы расчесаны. Но сейчас сестра выглядела совсем по-другому: бледная с покрасневшими глазами, волосы спутаны и взлохмачены, в них застряли листья и веточки. Подол и рукава грязные, платье сидело криво, пуговицы на кофте застегнуты через одну, словно сестра второпях одевалась.
– Нео-прятная, – вспомнил я слово, – ты упала?
Тут я увидел примятую траву и что-то в мозгах начало складываться.
– Тебя Сашка обидел? Что он сделал?
– А что еще делают парни с молоденькими девушками, – фыркнула она и отвела глаза.
Я почувствовал, что начинаю краснеть.
– Он, что распускал руки…
– Ага, и не только, – она вдруг злобно посмотрела на меня и добавила. – А то ты не знаешь? Все вы одинаковые, лишь бы свою висюльку пристроить, да девок опозорить.
Я помимо воли сжал пальцы в кулаки. Ярость накатывала волнами, оглушительно отдаваясь в висках. Да как только этот негодяй позволил себе… да как он только…
– Ты куда? – испугалась Любка. – Стой, Гришка, погоди…
Но я уже не слушал. Схватив большую ветку, я зашагал туда, где скрылся Сашка. Я еще не знал, скажу ли что-то или просто огрею его палкой и плюну в наглую рожу. Люба семенила следом и просила остановиться, но я был слишком поглощен злостью, чтобы прислушаться к голосу разума. Я даже не подумал о том, что Сашка сильнее и это скорее он побьет меня, чем я его.
И вдруг раздался дикий вопль. Я невольно замер и переглянулся с сестрой.
– Это Сашка, – пролепетала она, – надо ему помочь.
Меня раздирали противоречия. Сейчас я отвечал за сестру и должен был вернуть ее домой; с другой стороны, если Филин попал в беду…
– Мы приведем помощь, – сказал я, но Люба уже шагала через деревья. – Стой! Так нельзя, надо вернуться!
Она меня не слушала. Я никак не мог понять, почему Люба так бежала к тому, кто ее обидел и обесчестил? Любовь? Но это не могла быть любовь. Вот мои родители – другое дело. Все чин по чину, а тут…
Первое, что мы почувствовали, еще до того, как увидели развалины, был дикий смрад. Несло чем-то кисловатым, протухшим, будто кто-то выпотрошил свинью и бросил под палящим солнцем.
Зажав носы руками, мы осторожно вышли из-за деревьев. Поселение располагалось на довольно большой поляне. Обгорелый остов самого большого здания – вероятно, это и была церквушка – словно великан высился среди заросших травой мелких избушек. Хотя они больше походили на шалаши, чем на дома, в которых жили люди. Мы испуганно переглянулись. Даже Тишка заскулил и мелко задрожал.
– Нехорошо тут, – произнесла сестра севшим голосом, – тихо и мураши бегают.
Я поежился. На поляне не пели птицы, не квакали лягушки. Не было даже вездесущих комаров. Только мухи. Сотни мух, рассевшихся на траве, на листьях, и кружащих над головой беззвучным роем.
Вместе с тишиной и смрадом на голову будто что-то давило. Прижимало к земле, проверяло нас, можем ли выстоять перед невидимой силой. Вдобавок тут царил полумрак, солнце почти не пробивалось через густые кроны деревьев.
– Пойдем отсюда, – сказал я, чувствуя, как внутри все переворачивается.
– Сашка, – охнула Любка и ткнула пальцем.
Филин лежал на спине, раскинув руки в стороны. Один его глаз заплыл и превратился в кровавый бугорок, другой остекленело уставился вверх. На лице застыло выражение такого ужаса, что я невольно отшатнулся. Живот Сашки вспороли и кишки лежали рядом, как дохлые червяки. Меня замутило. Я облокотился о дерево, быстро вдыхая воздух ртом.
– Да что же это… мамочки… кто же так мог… – причитала Люба.
Она не могла оторваться от своего ухажера. И тут я услышал тихий шелест травы. Тишка поднял голову, принюхался и зарычал. Я никогда прежде не видел, как этот пес скалит зубы.
– Волки, – прошептал я, – пойдем, скорее.
– А как же Сашка.
– Ему не поможешь.
Я чувствовал, что вот-вот грохнусь в обморок от страха. Живот урчал, а тело била дрожь. Но я должен был быть сильнее. На фронте ребята и помладше воевали. Я собрался, схватил Любу за руку и потащил за собой. Вдруг Тишка залаял и бросился вперед. Он забежал за останки церквушки, послышалась возня, потом удар и жалобный скулеж. Я попятился, выставив перед собой палку, Люба вцепилась в мой рукав.
Тварь показалась не сразу. Сперва длинные черные, покрытые волосами, пальцы, затем костлявые ноги, больше похожие на волчьи лапы, измазанные землей и глиной, а следом и все остальное. Зверь покачивался, словно пытался удержать равновесие. Горбился и напоминал нечто среднее между собакой и человеком: острые уши, чутко подрагивали, ловя каждый шорох, приплюснутый нос на вытянутой морде по-собачьи вдыхал воздух, тело грязное, худое, кожа напоминала свисавшую резину. С темно-желтых зубов капала слюна вперемешку с кровью и слизью.