Ни волк, ни собака не могли так долго стоять на задних лапах, но эта тварь стояла и смотрела на нас так, словно изучала. Так человек изучает бабочку, попавшую в сачок. Я посмотрел в его глаза и онемел. В кроваво-красных зрачках царил такой голод, что коленки задрожали.
Тварь прыгнула. Я дернулся назад, споткнулся и растянулся на земле.
– Гриша, – выдохнула Люба.
Сестра потянулась ко мне, но тут перед ней возникло существо. Люба разинула рот и без чувств упала прямо в когтистые лапы. Зверь завозил носом по шее сестры, сорвал пуговицы с кофты и облизал белую кожу.
– Пусти ее, – просипел я и выставил палку.
Тварь повернулась и вместе с сестрой скрылась за церквушкой. Я поднялся, пошатываясь от ужаса и злости. Хоть внутри и росла ненависть, но тело сковала дрожь, а трусливый голос в голове велел бежать прочь.
– Люба! – крикнул я. – Люба!
Я подошел к деревянному остову, и тут из кустов вышла еще одна тварь. Она прыгнула на меня и сбила с ног. Удар был такой сильный, что зазвенело в ушах. Голова раскалывалась, а из носа капала кровь. Я махнул палкой и, кажется, попал по зверю, но того это только разозлило. Он схватил меня и разинул пасть. И тут кто-то влетел в нас. Черно-белое пятно. Тишка! Пес яростно лаял и наскакивал на врага. А потом одинокий луч солнца каким-то чудом прорвался через листву и осветил монстра. Кажется, это сбило тварь с толку. Существо зашипело и уползло в кусты.
Испытывать удачу в третий раз я не стал. Прихрамывая и едва сдерживая боль, я мчался по лесу домой. Тишка бежал следом. Один его бок покраснел, шерсть пропиталась кровью, но он не обращал на это внимание, то и дело пихая меня носом, словно подгонял.
В дом я вбежал из последних сил. Рухнул прямо посреди комнаты, а рядом завалился Тишка.
– Гриша, что за игры? – возмутилась мать. Она хотела отругать меня, но тут увидела кровь и охнула. – Что это? Ты упал? Где ты был? Где сестра?
– Гриша, что случилось?
Сильные руки отца подняли меня и усадили на стул.
– Там… лес… монстры… черная церковь… из газеты…
Понадобилось несколько минут и два стакана воды, чтобы я смог внятно все рассказать. Мать охала и трясла головой, словно была не в силах поверить, а отец сидел черный как туча и только играл желваками.
– Клянусь не вру, – рыдал я, – оно ее забрало. А другое чуть не убило нас.
– Сиди тут, – буркнул отец и вышел из дома.
Я успел успокоиться, мне вытерли кровь и даже Тишку обмыли и перевязали. Уже ближе к вечеру отец вернулся назад. Устало развалился на стуле и одним махом выпил стакан самогонки.
– Нашли Филина, – немного заплетающимся языком сказал отец, – подрали его хорошенько, руки-ноги отгрызли.
– Гришка же, – кивнула на меня мать, но отец только отмахнулся.
– Не знаю, кто это был, но не волки. Будто кто на задних лапах прыгал. Любку не видели, зато в церкви этой… – тут он покосился на меня, словно раздумывая, погнать прочь или оставить на взрослые разговоры, – там люк есть. Открыли его, а внутри костей полно. Некоторые чудные, а другие мелкие, будто детские.
– Страсть какая…
– Еще совсем крошечные были, ну как от младенцев. Эй, что ты? На, держи, – он плеснул в стакан мутной жидкости. Мать залпом выпила и поморщилась. – А дальше норы были, как мышиные или заячьи, но только большие. Волки таких не роют, нет. Уж как я ни уламывал, как ни просил, да только Михалыч послал меня. Нельзя, мол, лезть прям в ихнее логово. Надо, говорит, помощь запросить. Да только пока мы дождемся, Любку сожрут, если уже не съели.
Он выдохнул и резко встал.
– Куда ты? – запричитала мать.
– Дочку выручать. Если они не могут, так хоть я попробую!
– Стой! Сгинешь же!
Она потянула к нему руки, но отец оттолкнул их и нетвердой походкой подошел к стене. Снял ружье, засунул в карман патроны и вышел на улицу.
Что именно заставило меня бросить мать, прихватить топорик, спички и бежать за отцом? Мужской долг? Нежелание прослыть трусом? Не знаю.
Отца я нагнал только в лесу. Он освещал дорогу тусклым фонариком, который подрагивал в руке. Ружье висело на плече, а во второй руке он нес добытую откуда-то канистру.
– Гришка? Какого черта? Ступай домой!
– Нет, – замотал я головой.
– Ступай, дурак, или я тебя выпорю!
– Пори, – согласился я, – а потащишь домой, так снова сбегу и сам полезу и спасу Любу.
Я был готов к спору, но отец то ли устал, то ли был рад хоть какой-то помощи, что покачал головой и протянул мне фонарик:
– Черт мелкий, на, только не потеряй.
Идти и тащить за собой топор было тяжело, но я не хотел признаваться в этом. Сцепил зубы и шел, то и дело спотыкаясь или норовя рубануть себя по ноге.
Развалины встретили нас тем же самым смрадом, который выворачивал наизнанку. На щеку села муха, за ней другая. Я с трудом отогнал их, едва не выронив топор.
– Туда, – прошептал отец и указал в сторону кустов.
Мы обогнули церквушку и приблизились к открытому деревянному люку. Я посветил фонариком и невольно ойкнул. Внутри ямы и, правда, было полно костей от мала до велика. Стараясь не смотреть на детские черепа, я посветил левее и увидел несколько нор, уходивших вглубь земли.
– Может воротишься?