Фантастическое ассорти. Сборник рассказов

Железный дровосек аккуратно разматывает клубок и вынимает предмет, похожий на большое металлическое яйцо. Некоторое время он шарит по нему щупальцами, затем яйцо распадается и вот, в конечностях монстра оказывается зажатым содержимое яйца – маленькая картофелина. Нет, это не картофелина, картофелины не дёргаются и не издают тихое попискивание.

– Жизненос в порядке, – говорит Железный дровосек, – ты мне помог. Но ты много знаешь. Это неправильно.

В туловище монстра образуется щель, и он резким движением вставляет туда «картофелину». Щель закрывается.

Несколько минут оба стоят молча. Пауль в ужасе от последней фразы чудовища, но не может двинуться с места. Наконец дровосек оживает.

– Прощай, Пауль, – произносит он мелодичным голосом Касы, – не горюй, я ни в чём тебя не обвиняю! Ты проговорился, не желая этого. Лучше было умереть быстро, чем на вершине священной пирамиды, сгорая заживо под линзой. У Тавы два солнца и смерть была бы долгой и мучительной.

Пауль стоит, как оглушённый, хватая ртом воздух.

– Пока мой жизненос сдерживает палача, – продолжает Каса, – я надеюсь, что так будет хотя бы ближайшие тридцать-сорок земных лет… Может быть, и дольше. Мой жизненос очень силён… Но я не знаю, что будет потом. Ведь палач неисправен. У меня пока нет плана. Мне очень жаль.

Лицо Железного дровосека меняется, появляется некое подобие глаз и носа, фигура сглаживается, становится похожей на человеческую. Она поднимает руку, машет Паулю и исчезает среди деревьев.

– Я буду тебе писать! – последнее, что слышит Пауль.

Очередной номер местной газеты не содержит более упоминаний о загадочных сумасшедших дровосеках.

«Понятно желание молодёжи приобщиться к родной истории. Но надевать уродливые рыцарские латы и дефилировать в местах скопления публики не кажется нам хорошей идеей. Известный историк фон Хофнунгсдорф сетует, что доспехи выполнены топорно и совершенно не похожи на подлинное боевое облачение благородного рыцаря», – читает вслух пастор Груббе.

«Да. И мы стали жертвой нелепого розыгрыша! – возмущается фрау Груббе. – Вот уж не ожидала такого от Катарины!

«Гипноз, определённо гипноз, – глубокомысленно добавляет пастор Груббе, – что за богомерзкое дело!»

Пауль смотрит на родителей. Как легко найти самое простое объяснение. Но, скорее всего, это к лучшему. Кто поверит в историю об инопланетном палаче и девушке-дереве с каким-то невообразимым жизненосом!

Сорок лет прошло. Все эти годы я не знаю покоя. Я странствую по свету, но письма находят меня везде. Если бы только это… Тридцать пять лет назад на карнавале в Венеции. Женщина в плаще и капюшоне с глухой маской на лице. Слишком твёрдая и холодная рука в перчатке, сжавшая моё плечо. Двадцать лет назад в Эдинбурге. Нищая старуха, замотанная в тряпьё, у меня под дверью. Металлическая рука-протез в поношенном рукаве. Откуда у нищенки деньги на протез? Пять лет назад. Укрытая под тёмным покрывалом восточная принцесса в Монте-Карло. Её молчаливые слуги. Наш с ней ошеломляющий выигрыш в казино. И ещё множество других странных встреч…

Да, я случайно совершил предательство и я слишком много знаю. Но тогда я был совсем мальчишкой, а мои знания остались в летописях науки как вызывающая насмешливые улыбки «гипотеза бредоноса», развенчанная беспощадным профессором Галко. К тому же, я сделал много хорошего, и Каса об этом помнит. Но будет ли об этом помнить Железный дровосек?

Фрау Зёнле появляется на пороге с книгой в руках. Я узнаю её – это толстая кулинарная тетрадь моей матери в бордовом переплёте. Я намедни дал её кухарке, чтобы она нашла рецепт соуса к сладким клёцкам, который так прекрасно готовила матушка.

– Господин, я нашла соус, – кухарка подходит и почему-то суёт книгу мне в руки, а не кладёт на полку, где лежит оставшийся от родителей хлам – кипа тетрадок с проповедями отца, несколько романов – увлечение матушки в редкие минуты досуга.

– Спасибо, – я беру книгу, – надеюсь, сегодня вы приготовите десерт по моему вкусу. Я вами очень доволен.

Мне кажется или я вижу осуждение во взгляде кухарки?

Фрау Зёнле молча покидает комнату, я раскрываю тетрадь и начинаю её листать. Матушкин чёткий округлый почерк вдруг приводит меня в умиление. Я не присутствовал на похоронах ни одного из родителей, хотя любил их. Так уж сложилась жизнь. В юности я ещё добирался до нашего медвежьего угла, но с возрастом меня всё меньше туда тянуло. В последний раз я приехал, чтобы распорядиться наследством. Дом купил муж Анны, брат докторши Кёрнер. Образованный, остроумный человек он навеки похоронил себя в глуши со своей глуповатой женой. Смешно думать, что я когда-то был в неё влюблён.