Фантастическое путешествие (Сборник)

— Я-то понимаю. Но чем больше мы станем, тем труднее нам будет пробираться между тканями. Ведь нейроны мозга хорошо защищены. Мозг — единственный человеческий орган, который полностью находится в кости. А сами нейроны — эти самые неправильные частицы организма — прекрасно себя чувствуют в межклеточном веществе. Посмотри сам. Только будучи размером с молекулу глюкозы, мы можем свободно проходить сквозь окружающие коллагены, не причиняя при этом никакого вреда мозгу.

В этот момент Конев как-то странно повернулся в своем кресле в сторону Барановой. Его глаза будто случайно встретились с глазами Калныни:

— Я не думаю, что нам придется передвигаться вслепую, наугад...

— А как по-другому, Юрий? — удивилась Баранова.

— Я уверен, что нейроны обязательно обнаружат себя. Ведь каждый нейрон испускает нейроимпульсы определенной продолжительности. А импульсы всегда можно обнаружить при помощи приборов.

Моррисон нахмурился:

— Но ведь нейроны изолированы.

— Изолированы аксоны, а не клеточные тельца.

— Но ведь именно в аксоне импульсы наиболее сильные.

— Нет, как раз нет. Самые сильные импульсы в синапсисе, а они, слава богу, не изолированы. Синапсис должен излучать импульсы постоянно, а поэтому мы сможем их уловить.

Моррисон не успокаивался:

— Как же? Мы ведь не смогли это сделать в капилляре.

— Потому что мы приблизились не к той стенке капилляра. Послушайте, Альберт, почему вы все время спорите? Я просто прошу вас попробовать обнаружить излучения, идущие из мозга. Ведь вы для этого здесь. Не так ли?

— Я был похищен, — с трудом произнес Моррисон. — Вот почему я здесь.

Баранова наклонилась вперед:

— Какова бы ни была причина вашего пребывания здесь, мне думается, предположение Юрия вполне разумно. Юрий, а ты так и будешь все время конфликтовать?

Моррисон вдруг почувствовал, как его всего заколотило от злости. Он не мог понять почему. Но в действительности предложение Конева не было лишено смысла.

Внезапно до него дошло: он просто боялся проведения таких испытаний. На карту была поставлена его теория. Он находился у самой границы клетки мозга, которая сейчас была, по сравнению с ним, громадных размеров. В любой момент его могли попросить провести испытания внутри. Да-да, внутри этой клетки. А вдруг он не прав, и всегда был не прав. И вся его работа, которой он отдал столько сил и энергии, окажется ошибочной? Куда уйти потом от позора? И злился он вовсе не на Конева, а на то, что силою обстоятельств был загнан в угол. И избежать испытаний не удастся.

Он чувствовал испепеляющий взгляд Конева и понимал: все ждут от него ответа.

Наконец он сказал:

— Если я и поймаю сигналы, то они будут идти со всех сторон. Не считая капилляра, который мы только что покинули, нас окружает огромное количество нейронов.

— Да, их множество, но одни — ближе, другие — дальше. А один-два где-то здесь, совсем рядом. Неужели вы со своим прибором не сможете уловить, с какой стороны идут самые сильные импульсы? Мы бы могли тотчас же направиться в их сторону.

— Мое принимающее устройство не в состоянии определять направление сигналов.

— Ах ты, господи! Получается, что и американцы работают с приборами, предназначенными для конкретных целей и непригодными в экстремальных ситуациях.

— Юрий! — одернула его Баранова.

Конев немного утих:

— Ты опять скажешь, что я конфликтую. Тогда, Наталья, ты сама скажи ему, пусть постарается предпринять что-нибудь такое, что помогло бы нам определить направление сигналов.

— Пожалуйста, Альберт, попытайтесь что-либо сделать, — попросила Баранова. — В случае неудачи нам ничего не останется, как бродить по коллагеновым джунглям в надежде на то, что это не продлится целую вечность.

— А мы и сейчас двигаемся наугад, — почти весело заявил Дежнев. — И впереди все та же пустота.

Не переставая злиться, Моррисон включил компьютер, настроил его на режим приема волн мозга. Экран ожил. Шум был ничего не значащим, хотя и более насыщенный, чем в капилляре.

До этого в своих экспериментах Моррисон всегда использовал провода, подсоединяя их под микроскопом к нервам. А сейчас? К чему присоединить их сейчас? У него не было нервного волокна. Вернее, он сам находился внутри мозга, и сама мысль о присоединении к нерву казалась ненормальной. Может, если просто поднять их вверх и развести в стороны, как антенну, они и смогли бы выполнить свои функции? Но, при теперешнем размере, они слишком малы и едва ли будут эффективны, хотя...

Он смыкал и размыкал провода. Они, скрученные в петли, напоминали большое насекомое. Затем он сфокусировал и усилил прием. Вдруг мерцание на экране превратилось в резкие тонкие волны, но только на секунду. Потом все исчезло. Непроизвольно Моррисон вскрикнул.

 — Что случилось? — уставилась на него Баранова.

— Я что-то перехватил. Мгновенная вспышка, значит, сигнал был. Но сейчас уже все...

— Попробуйте еще.

Моррисон обвел всех взглядом:

— Послушайте, можно потише? Работать с этим прибором неимоверно трудно. Для этого еще нужно полностью на нем сконцентрироваться. Понятно? Никакого шума. Не отвлекайте меня.

— Что это было? — тихо спросил Конев.

— Что?