— Да, — откликнулась Баранова, — поздравляю и Юрия. Именно ему пришла в голову эта идея, и он сумел убедить Альберта выполнить ее.
Напряжение исчезло с лица Конева, а Дежнев сказал:
— Да, но как нам теперь попасть внутрь?
Моррисон с интересом уставился на картину, открывавшуюся их взорам. Прямо перед ними находилась стена. Вся в складках, она простиралась вверх и вниз, влево и вправо, насколько можно было видеть в свете прожектора. Складки плавно переходили в большие наросты. При более близком рассмотрении стенка напоминала шахматную доску, каждый квадрат которой выдавался вперед. Эти неровные, выступающие вперед выпуклости, как толстые и короткие канаты, придавали стенке ощущение изорванной в клочья материм.
Моррисон понял, что эти выпуклости и есть окончания молекул, которые все вместе образовывали клеточную мембрану. Со страхом он представил себе последствия того, что сейчас они размером с молекулу глюкозы. Клетка была громаднейших размеров. При данных параметрах она простиралась на несколько километров.
Конев, также разглядывавший клеточную мембрану, пришел в себя быстрее, чем Моррисон.
— Я не уверен, — произнес он, — что это клетка мозга или хотя бы нейрон.
— А что же это может быть? — возразил Дежнев. -- Мы находимся в мозгу, а это его клетка.
Конев не скрывал неприязни и раздражения:
— Существует много видов клеток мозга. Одним из самых важных является нейрон, главная составляющая часть человеческого ума. В мозгу их десятки миллиардов. В десятки раз больше глиальных клеток нескольких видов, которые выполняют обеспечивающую и вспомогательную функции. Они намного меньше по размеру, чем нейроны. Десять к одному, что это глия. Мыслительные импульсы идут от нейронов.
Баранова сказала:
— Мы не можем полагаться на шансы. Ты можешь сказать более определенно, не касаясь статистики, что перед нами — нейрон или глия?
— По внешнему виду, нет. Все, что я сейчас вижу, — это небольшая часть клеточной мембраны. И сейчас одна клетка похожа на другую. Нам нужно немного увеличиться, чтобы получить полный обзор и сравнить. И поэтому я предлагаю процесс деминимизации, Наташа. В конце концов, мы уже выбрались из, как ты их называешь, коллагеновых джунглей.
— Если это так необходимо, то пожалуйста, — ответила Баранова, — но имей в виду, что увеличение в размерах — процесс более долгий и рискованный, чем уменьшение. Ведь при нем вырабатывается тепло. Неужели мы не можем придумать что-нибудь другое?
Конев резко заметил:
— Мы можем снова использовать прибор Альберта. Альберт, вы можете определить, откуда точно идут скептические волны?
Моррисон не спешил с ответом. За секунду до того, как экран погас и все увидели впереди корабля клетку, перед его глазами стоял образ Калныни, а ему очень не хотелось с ним расставаться. Это огорчало его. Но ничего не поделаешь: если его разуму угодно прятать и подавлять всякие эмоции, то лучше подчиниться. Моррисон неуверенно произнес:
— Я не знаю.
— Попробуйте, — Настаивал Конев. Все четверо советских ученых теперь с ожиданием смотрели на него.
С внутренним содроганием Моррисон снова включил компьютер. Спустя некоторое время он сказал:
— Я уловил волны, но они не настолько сильны, как при нашем проникновении сюда.
— А волны, идущие с других сторон, они сильнее, чем эти?
— Те, которые идут сверху, не намного, но я должен еще раз предупредить, что способность моего прибора определять направление волн весьма примитивна.
— Да, точно так же, как и корабль, который вы постоянно критикуете. А по мне, Наталья, произошло следующее. Когда мы приближались к этому месту, мы уловили и зафиксировали нейрон, который находится прямо над глией. Глия перед нами. И своими большими размерами она закрывает от нас нейрон. Вот почему волны мыслей улавливаются сейчас очень слабо.
— В таком случае, — вставила Баранова, — мы должны попытаться пробраться через глию к нейрону...
— И в таком случае, — продолжил Конев, — я еще раз повторяю, что нам следует увеличиться в размерах. При наших размерах молекулы глюкозы расстояние, которое нам потребуется пройти, измеряется сотней километров. Если мы увеличимся в десять раз, допустим, до размеров и массы небольшой белковой молекулы, расстояние уменьшится соответственно до десяти — пятнадцати км.
И тут раздался негромкий голос Калныни, как будто все сказанное ею не имело никакого отношения к происходящему:
— Нам следует оставаться таких размеров, как и сейчас. Если мы хотим попасть в нейрон.
Воцарилась тишина. И после небольшой паузы, чтобы его слова не казались прямым ответом на предложение Калныни, Конев сказал:
— Конечно. Потом, когда мы доберемся до нейрона, мы изменим свой размер, насколько будет нужно.
Баранова вздохнула, казалось, она никак не могла решиться на что-то определенное.
Конев, с несвойственной ему мягкостью, продолжал:
— Наталья, мы временно изменим размеры. Мы не можем больше оставаться размером с молекулу глюкозы.
— Мне совсем не нравится перспектива применения деминимизации чаще, чем это требуется, — возразила Баранова.