— Нет, в какой-то степени он был ребенком. Мы знаем лишь, над чем он работал, но никто не мог сказать, насколько успешны его поиски и в каком направлении они ведутся. Он предпочитал не предавать их огласке до тех пор, пока работа не будет завершена. Ты же знаешь, Наталья, как он любил такие моменты. Вспомни, как было, когда он закончил исследования по самой минимизации. Когда он, наконец, написал работу...
Моррисон, как бы между прочим, поинтересовался:
— Она была опубликована?
Конев презрительно хмыкнул:
— Нет, не была. Она вышла ограниченным тиражом, лишь для тех, кому это положено знать. Для вас ее просто не существует.
— Не смей оскорблять, Альберт, — не выдержала Баранова. — Он член экипажа и наш гость. И не нужно видеть в нем шпиона.
— Как скажешь, Наталья, — ответил Конев. — И тем не менее, единственное, что может так мучительно интересовать Шапирова, даже это Наталья знает, — это соотношение кванта и теории относительности. И если нам удастся получить хоть какую-нибудь информацию об этом, у нас сразу появится исходный пункт, от которого мы сможем продвигаться дальше.
— И ты считаешь, что мы сможем получить такую информацию в аксоне?
— Да, я даже уверен в этом, — Конев с силой сжал кулаки, как будто ими собирался отстаивать свою точку зрения.
Моррисон посмотрел по сторонам. Что касается его, то он вовсе не был уверен в этом. Ему вдруг стало казаться, что все кругом стало двигаться в обратном направлении и что...
Он постарался не выдать свои мысли, но его так же, как и Конева, охватило страшное волнение.
Впереди виднелись неясные очертания каких-то предметов, течением их проносило мимо корабля, и они тут же исчезали. Что это — рибосомы? Аппарат Гольджи? Если фибриллы, то какого вида? Моррисон не мог ответить на эти вопросы. Если вести наблюдения с позиции маленькой молекулы, то все кажется неузнаваемым, какие бы ясные очертания оно не имело и каким бы знакомым оно на самом деле не казалось.
Они двигались в неизведанном пространстве, и Моррисону, несмотря на все старания, никак не удавалось найти соответствие между тем, что он видел сейчас, и тем, что ему было так знакомо по электронной микрографии.
Его мучил вопрос: было ли где-то там, вдали, куда еще не доходил луч корабля, святая святых клетки — ее ядро. Подумать только: находиться на субмикроскопическом расстоянии от него и никогда не увидеть!
Он попытался сосредоточиться на окружавшем его в тот момент пространстве. Ему снова показалось, что девяносто восемь процентов всех молекул клетки — молекулы воды. Это явилось результатом их превращения в частицы данного организма. Но он не был в этом уверен. Как ни всматривался он вдаль, все, что можно было увидеть, — это слабые мерцания. Вероятно, фотоны, отскакивая от молекул, возвращались обратно к кораблю.
Внезапно Моррисон почувствовал, как над ним склонилась Калныня. Ее волосы коснулись его лица, и он почувствовал, уже не в первый раз, их свежий запах.
— Это ужасно, Альберт, — произнесла она.
Ее дыхание было несколько несвежим, и Моррисон невольно отпрянул.
Она это заметила, поскольку тут же прикрыла рот ладонью и виновато пробормотала:
— Извините.
Моррисон слегка покачал головой:
— Я тоже не благоухаю, как розовый куст. Сказывается напряжение и то, что практически ничего не ели. Глоток воды, вероятно, поможет.
— Наталья, — позвал он Баранову.
Все выпили по глотку воды, и это придало им немного бодрости.
Калныня протянула Моррисону маленький беленький шарик:
— Хочешь мятное драже?
Моррисон взял его и улыбнулся:
— На самом деле мятное?
Калныня посмотрела на Баранову, та равнодушно пожала плечами. Угостив Моррисона, Калныня другой шарик положила себе в рот. И снова повторила:
— Это ужасно, Альберт.
— Что ужасно, Софья?
— Как мы можем проплыть через всю клетку, так и не изучив ее детально?
— Но у нас ведь другая задача.
— Да, это так, но может оказаться, что пройдет много лет, прежде чем кто-то другой сможет снова проникнуть в клетку. А может, этого никогда не случится. И потом кто-то годы спустя прочитает, что наш корабль и экипаж были в клетке, но даже не потрудились посмотреть по сторонам. Они просто назовут нас варварами.
Калныня говорила шепотом и даже касалась его губами. Моррисону это было приятно.
Неужели его чувство опасности так притупилось, что он больше не обращал внимание на тот риск, которому они подвергались, проходя по краю бездны, какой могла стать неуправляемая деминимизация, на возможность мгновенной смерти? Несмотря на все, он радовался, казалось, такому обычному явлению близости с красивой женщиной.
А почему, собственно, он должен этому сопротивляться? Пусть это будет для него своего рода анестезией и поможет хоть на время все позабыть.
Он вдруг отчетливо вспомнил образ счастливой, улыбающейся, красивой девушки, который тогда возник у него перед глазами. Но эта мысль была не его, так как она внезапно пришла ниоткуда. Но сейчас она снова явилась к нему, и сердце наполнилось теплотой.