— Не знаю. Я никогда сам не пробовал. По крайней мере, уменьшенные животные никогда не проявляли ни малейшей обеспокоенности. Они продолжали двигаться, словно ничего не произошло. Это я сам замечал.
— Животные? — Грант глянул на Микаэлса, пронзенный внезапной догадкой, — Животные?! А человека пробовали когда-нибудь уменьшать?
— Боюсь, что мы имеем честь быть первыми, — ответил Микаэлс.
— С ума сойти! Тогда другой вопрос. Как далеко заходила миниатюризация живых — я повторяю — живых существ?
— Пятьдесят.
— Что?
— Пятьдесят. Это значит, что животное уменьшили в пятьдесят раз против обычного размера.
— То есть я бы стал полтора дюйма в высоту?
— Да.
— Но мы оставим эту планку далеко позади.
— Да. Где-то миллион, я полагаю. Оуэнс может сообщить вам более точную цифру.
— Точная цифра меня не интересует. Главное, что так сильно никого еще не уменьшали.
— Верно.
— Вы думаете, мы сможем это пережить?
— Мистер Грант, — сказал Микаэлс, и в его голосе прорезалась усмешка, — боюсь, другого нам не остается. Тем более что миниатюризация уже началась, а вы ничего не почувствовали.
— Боже правый! — пробормотал Грант и испуганно задрал голову.
Дно миниатюризатора светилось бесцветным огнем, который не слепил глаза. Сетчатка едва ли воспринимала этот свет, но нервы наверняка, потому что, когда Грант закрыл глаза, перед его взором все еще стояло круглое пятно едва ощутимого, сияния.
Наверное, Микаэлс заметил, как Грант закрыл глаза, потому что сказал:
— Это не свет. Это вообще не электромагнитное излучение. Этого вида энергии не существует в природе. Оно воздействует на нервные окончания, и наш мозг воспринимает его как свет, поскольку не может воспринимать по-другому.
— Это опасно?
— Насколько нам известно, нет. Но я должен признать, что экспериментов на таком уровне миниатюризации еще не проводилось.
— Ага, первооткрыватели и тут, — проворчал Грант.
— Великолепно! — воскликнул Дюваль. — Совсем как свет творения!
Шестиугольные плитки пола отразили сияние, исходившее из миниатюризатора, так что «Протей» оказался окруженным сияющим океаном и снаружи, и внутри. Гранту показалось, что кресло, на котором он сидел, превратилось в огонь, хотя на ощупь оно оставалось твердым и прохладным. Даже воздух засветился, теперь они дышали как бы нездешним светом.
И его спутники и он сам засияли, занялись холодным светом. Пышущая огнем рука Дюваля поднялась и сотворила крестное знамение, его сияющие губы дрогнули.
— На вас напал страх, доктор Дюваль? — не удержался Грант.
— Некоторые молятся не только из страха, — мягко ответил Дюваль, — но и из благодарности Господу за явленные великие чудеса.
Грант должен был признаться самому себе, что это ему тоже недоступно. Он никогда не молился.
— Посмотрите на стены! — закричал Оуэнс.
Со страшной скоростью стены отодвигались в разные стороны, а потолок уносился ввысь. Все вокруг тонуло в плотной пелене, в сияющей мгле. Миниатюризатор превратился в нечто невообразимо огромное, границы его терялись в дальней дали. Каждая его ячейка излучала пучок неземного света, и он сиял над кораблем, как темный небосвод с мириадами ярких звезд.
Грант даже позабыл о волнении, очарованный открывшейся картиной. Он оторвал глаза от экрана и посмотрел на остальных. Его товарищи сидели, задрав головы, захваченные чудесным светом и бескрайними просторами, за которые отодвинулись стены. Комната разрослась до размеров вселенной, а вселенная ушла в бесконечность.
Внезапно свет померк, сменился тусклым алым свечением, и передатчик взорвался раскатистым громким стаккато, прерываемым долгими повторяющимися звонками. Грант вздрогнул.
— Белински-Рокфеллер писал о том, что субъективные ощущения изменяются после миниатюризации. В целом на его мнение не обращали внимания, но раньше сигнал звучал не так.
— А ваш голос не изменился, — заметил Грант.
— Потому что и вы и я — оба подверглись уменьшению. Я говорю об ощущениях, которые проходят через барьер миниатюризации, то есть поступают извне.
Грант расшифровал послание и прочел его вслух:
— «Миниатюризация временно остановлена. Все в порядке? Ответьте немедленно!»
— Мы в порядке? — вопросил Грант, ухмыльнувшись.
Никто не ответил, и он, пробормотав: «Молчание — знак согласия», отстучал: «Все в порядке».
Картер облизал пересохшие губы. Он смотрел не отрываясь на пылающий миниатюризатор и знал, что все в этой комнате, до самого последнего техника, не сводят взгляда с аппарата.
Людей раньше никогда не уменьшали. И не уменьшали такой огромный объект, как «Протей». Никто, ни люди, ни животные, и ничто, ни живое ни неживое, ни маленькое ни большое, не уменьшалось до такого микроскопического уровня.
И вся ответственность лежала на нем. Вся ответственность за этот затянувшийся кошмар лежала только на нем.
— Началось! — восторженно прошептал техник, который нажал кнопку миниатюризатора. Этот шепот явственно усилился переговорным устройством и долетел до Картера, который тоже увидел, как начал уменьшаться «Протей».