Фантастика 1991

Леди Маргарет считала, что она неотразима. Темные локоны, строгий пробор, изысканно простое платье, единственное украшение — жемчужное ожерелье. Ослепительная улыбка почти не сходила с лица. Она казалась молодой, игривой и беспечной. Но Морису показалось, что во взгляде Нежина мгновениями проскальзывает нечто похожее на презрение. Маргарет упивалась собой; немалое удовольствие быть в обществе таких красивых и умных мужчин! Все чувства ее сейчас были в самом деле молоды: она ни на минуту не задумывалась о будущем — ведь и тогда богатство оградит ее от любых невзгод. Маргарет попросила Мориса спеть старинную серенаду. Нежин принес гитару. Богато инкрустированная, благородной формы, с чистым звуком гитара, как Морис понял, была редчайшей драгоценностью.

— Какой счастливец играет на ней, Назим? И вы не боитесь давать ее в чужие руки?

— В ваши — не боюсь. Иногда, в минуты непонятной меланхолии, я вспоминаю песни своего народа и пою, для себя, конечно.

Морис спел «Рондоллу» на слова поэта Гумилева. Пел и другие, его же, оригинальные, пронизанные экзотикой странствий. Голос певца замер, но некоторое время никто не проронил ни слова. Маргарет глядела на Мориса, не скрывая восхищения. Нежин без обычной иронии, с несвойственной для него задушевностью отозвался:

— Те, кто внушал людям философские взгляды на искусство, а именно, что жизнь мгновенна, а искусство вечно, — не ошибались. Спасибо вам, Морис, вы сегодня пробудили даже во мне далеко загнанные чувства — светлые, ясные. Чьи песни вы пели?

— Русского поэта Николая Гумилева. Мечтателя, жившего в мире, им придуманном. Жизнь его была нелегкой, а гибель нелепой и несправедливой. Когда была написана «Рондолла», которую я вам пел, ни рыцарских поединков, ни герцогинь в России уже не было. Мужчины не пели серенад под балконами возлюбленных — они, в большинстве своем, воевали, работали и жили в жесточайшей нужде. Вечный странник, Гумилев, воспевавший экзотику африканских стран, трагически погиб. Я лично обретаю в его стихах мир своего детства — мечты о далеких путешествиях, неведомых странах, таких, какими они когда-то были… Я люблю В них романтику, возвеличивание женщины и рыцарские чувства к ней…

Нежин взял гитару, негромко перебирая струны, прислушиваясь к их звукам. Неожиданно он запел. Скорее это было похоже на речитатив, перебиваемый порой протяжной, то тоскливой, то грозящей, на высоких нотах, песней. Нежин пел на незнакомом слушателям языке. Это пение и аккомпанемент гитары вызывали в представлении образы глубокой древности. Сам певец словно забыл о том, где находится, взор устремлен куда-то в далекое, а сам он отдался не то песне, не то импровизации.

Звучание гитары усиливалось, становилось все более отрывистым, порой боевой пыл охватывал певца, он гневно вскрикивал; резко сдвигались брови, раздувались крылья носа — он почти рвал струны. На высокой ноте пение оборвалось.

— Простите, Маргарет, виноват Морис. Это он вызвал…

— Но о чем вы пели?

— Я знаю древний язык своего народа. Это импровизация, которую я никогда не смогу повторить. Это было не пение, а настоящая жизнь, которой я в те минуты жил. Я видел те места… очень многое… во мне жил другой человек из давно ушедших веков.

— Но что вы видели в это время?

— Это будет очень приблизительно… Древний город — дворцы четкого стройного стиля, величественные и суровые. Все заковано в камень… Полусумрак в пустынных, огромных залах. Вьется дым от курильниц, он погружает в дрему, вызывает томление, и желание загорается в крови… Стройные, обнаженные женщины — они, причудливо изгибаясь в танце, словно проплывают передо мной… Вот одна в моих объятиях! О! Как прохладна ее кожа, как ароматно облако волос! Я впитываю ее запахи, и весь мир исчезает из моего сознания — только я и она… Потом вдруг резкие звуки труб, в покои вбегают воины… Густая пыль мешает рассмотреть полчища врагов… Льется кровь, сверкает оружие… Таранят стены крепости… Врываются конники… Сшиблись… Ржут кони, кричат разъяренные воины. Гонят вереницы людей… Рыданья, жалобы, погребальные заклинания, и повсюду смерть…

Пот струйками стекал по лицу Нежина, рука словно все еще сжимала меч, смуглое лицо приняло сероватый оттенок.

— Что с вами? — Маргарет подошла к нему, душистым платком отерла лоб.

Нежин проговорил хрипло:

— Не надо пугаться, Маргарет. Современный человек измельчал. Сильные страсти не живут в нем. Лишь иногда в нас, словно со дна моря, откуда-то из глубин, поднимается эта сила… То, что со мной произошло, раньше называлось экстазом… Это переходит и на других. Вот почему вам передались мои видения. Но успокойтесь, я уже вернулся сюда, к вам, и на этом, надеюсь, не закончим ужин…

В отсутствие Мориса Маргарет и Нежин говорили о нем.

— Этот юноша нам послужит. Нужно прямо и косвенно укреплять в его сознании стремление к одной цели — стать богатым и могущественным, а главное в том, что у него есть возможность достигнуть этого. Но, Джоди, я надеюсь, что вы все проведете без меня. Только условие — он будет живым и здоровым до тех пор, пока я сама не пожелаю…