Фантастика 2000

— Да. Сначала гусеница превратится в куколку, а потом — в бабочку.

— Везет же, — сказал Виталька, — ползает, ползает и вдруг превращается в бабочку. А человек может во что-нибудь превратиться? Может быть, человек — это гусеница чего-нибудь еще?

— Гусеница ангела, — усмехнулась Ирина. — Нет. Человек ни во что превратиться не может. А гусеницу вынеси во двор и посади на травку или на цветок. А то и она ни во что не превратится; просто умрет и все.

«А все-таки человек — гусеница ангела, — думал Виталька, выходя во двор. — Ведь откуда-то этих ангелов придумали. Наверное, кто-то видел их. Просто что-то в человеке сломалось, и он перестал превращаться. Гусеницы помнят, как это делается, а люди забыли».

Он осторожно посадил свою мохнатую пленницу на листик тополя и погладил мягонькую шерстку. Как бы ему хотелось подглядеть, как она будет превращаться в бабочку. Может, тогда и он вспомнил бы что-то?

Сегодня лиловые тролли Марксик и Гомик имели редкую возможность, а значит, и желание, веселиться. Сегодня Хозяину пришла пора менять кожу, а этот сложный и болезненный процесс носит сугубо интимный характер; вся прислуга была нынче свободна. Точнее, она просто обязана была исчезнуть из подземной обители Властелина на двое суток. И если кто замешкается, пусть пеняет на себя.

Лиловые лилипуты имели два задания от василиска. Первое — добравшись до ближайшего почтового ящика, бросить туда конверт. Второе — более сложное — касалось некоей женщины и было им не совсем понятно, однако все равно выполнено будет ТИТЛЯ В ТИТЛЮ. Можно было постараться побыстрее справиться с этими заданиями, а оставшееся время посвятить своим делам. Можно же было выполнять задания не торопясь и развлекаясь по ходу.

Лилипуты выбрали второй вариант.

Наскоро позавтракав и торопливо пройдя путаным лабиринтом, к полудню они выбрались на свет. Их окружил пахучий сосновый бор. Отверстие, из которого они вышли, само собой заполнилось грунтом и в несколько секунд поросло травой. Карлик понюхал воздух своим подвижным туфелькой-носом и, хрипловато пискнув: «Зюйд-зюйд-вест», — потащил — собрата, сжимающего обеими руками почтовый конверт, за собой. Вскоре они выбрались к автостраде.

…Федя Пчелкин любил деньги. Особенно же любил он наблюдать, как деньги порождают деньги. Дельце, которое он проворачивал сегодня, сулило немалый барыш, и Федя, сидя за рулем своей «семерки», мчавшейся по загородному шоссе, с удовольствием, отчаянно фальшивя, подсвистывал несшейся из колонок стереосистемы мелодии: «…Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…» Федя любил жизнь. А деньги считал ее концентратом. И жизнь любила Федю.

Он был уже всего в нескольких километрах от города, когда увидел впереди спины двух топающих по обочине дороги малышей в классных сиреневых рубашечках, заправленных в черные, с лямочками, брюки. Был Федя человеком не злым, мало того, он даже любил делать людям добро, если только это ничего ему не стоило. Тормознув возле карапузов, он распахнул дверцу и, высунувшись, позвал:

— Э! Пионеры! Подь сюда.

Пионеры продолжали топать, не обращая на него ни малейшего внимания. «Семерка» двинулась вровень с ними. Глазами Федя уже видел, что в пионерах что-то не так, но его жизнерадостная и консервативная натура не желала принимать это к сведению.

— Пионеры! — крикнул он снова. — Мамку потеряли, что ли? Залазь, подкину.

Они резко остановились и медленно повернулись к нему. Федя почувствовал, как оборвалось что-то в нижней части его живота и стремительно помчалось в недра Земли. ТАКИХ лиц он не видел еще никогда. И век бы ему их не видеть. Оба они были непропорционально вытянуты, так что расстояние от макушек до подбородков составляло чуть ли не четверть от всего роста лилипутов. Лица были мертвенно-бледны и безгубы. На обычных лицах такие носы-трамготинчики были бы даже забавны, но на этих — только усугубляли ощущение уродливой нереальности. Но самым неприятным были глаза. Выпуклые, словно пришитые к коже, яркие пуговки, не выражающие абсолютно ничего. У Гомика эти пуговки были сервизно-лазоревые, а у Марксика, само собой, аврорно-алые. Если кожа лица гномика была девственно чиста, то подбородок Марксика украшала реденькая бородка.

Федя Пчелкин отшатнулся от окна дверцы и хотел было уже дать газу, но внезапно почувствовал, как странное оцепенение серой жижей вливается в его тело. Тролли не умели, как Хозяин, превращать людей в камни, но мелкими, необходимыми в быту приемами магии и экстрасенсорики владели отменно. Сейчас они как бы «переключили» Федю на «автопилот», уселись в машину, а он сомнамбулически повел ее к городу. Одновременно тролли заставили своего пленника интенсивно пробежать памятью по всей прожитой жизни и с интересом разглядывали то, что встречалось ей на пути.