Началось с окраины. Сразу на въезде в город располагается местный зверинец. Там-то и случилась первая нелепость дня: прямо на глазах оторопевших зрителей из обезьяны произошел человек. Далее странные явления наблюдались все ближе и ближе к центру, как-то: — из районного отделения вывалило человек тридцать работников милиции и принялось приставать к перепуганным прохожим с просьбами их поберечь; — с близлежащего завода металлоконструкций высыпали все имевшие там место пролетарии, обмотанные изготовлявшимися на этом предприятии цепями, и принялись усердно эти цепи терять; — все триста работников облсовпрофа, находясь в данный момент на обеде в столовой, одновременно поперхнулись и прекратили есть, вспомнив, что они сегодня, да и вообще давно уже, не работали…
— К обкому! — скомандовал карлик.
В тот момент, когда Федина «семерка» добралась до центральной площади и подъехала к самому солидному в городе зданию из бетона и стекла, почти все его обитатели уже выстроились в очередь перед дверьми отдела кадров, зажав в руках бумажки примерно одинакового содержания: «Прошу уволить меня по собственному желанию в связи с полной ненадобностью и желанием начать перестройку с себя».
А в следующий момент, когда Марксик, Гомик и до смерти перетрусивший Федя, поднявшись по массивным ступеням, миновали стеклянные врата сего важного учреждения, памятник вождя пролетариата в его борьбе с человечеством, возвышающийся в центре площади, сделал шаг — от великого до смешного — и, рухнув с постамента, разлетелся на мельчайшие кусочки.
Человек в толстых роговых очках, не тронутый всеобщим психозом и не имеющий даже понятия о нем, вздрогнул, встал из-за стола и приблизился к окну. Но в полной мере осознать значимость происшедшего не успел, так как звук открываемой двери кабинета заставил его обернуться. На пороге стояла странная, если не сказать, невероятная троица.
— Вы — главный секретарь? — пискляво просипел Марксик.
— Первый, — поправил Первый.
— Прима, — нараспев присовокупил гномик.
— Вы кто такие? — опомнился Первый. — Выйдите из кабинета немедленно.
Троица не шелохнулась.
— Я сейчас милиционера вызову, — перешел он на фальцет и потянулся к телефону. Но тут Гномик, прищурившись, внимательно посмотрел на аппарат, и тот, вспыхнув голубым огнем, превратился в черный комок сплавившейся пластмассы. Первый отпрянул от стола и, схватив с него папку с золотым тиснением «На подпись», побежал было к двери, но тут случилось невероятное: его шкаф с полными собраниями сочинений классиков — такой, казалось бы, родной, — качнувшись, высунул из-под себя ножку, выросшую до полуметра, и надставил ее Первому.
Первый, запнувшись, упал, но ухитрился резво вскочить и, не выпуская из рук папку, снова попытался бежать. Внезапно, вспыхнув тем же голубым и холодным, что и телефон, огнем, с белоснежной рубашки, оставив только угольный след, исчезли подтяжки, сгорели и пуговицы на брюках. Последние, естественно, спали, и Первый, запутавшись в материи, снова, но на этот раз грузно, рухнул на гкш. Бумаги из папки веером рассыпались по паркету.
Карлик спокойно сказал: — Запишите. Не забыть чтобы. Наказ. Приказ.
Первый, стоя на четвереньках, поспешно дотянулся до стола, схватил «Паркер» и приготовился писать на обороте какогото документа, бормоча: «Если народ требует, то завсегда, завсегда.
Народ, он завсегда требует…» — Пиши. Кардиоцентр. Майя Дашевская. Квартира в течение месяца. Не будет, пеняй на себя.
— Если народу квартира нужна, — бормотал Первый, вновь и вновь с ужасом поглядывая на высовывающуюся из под шкафа нелепую ножку, — так мы ее завсегда…
Но его уже не слушали. Троица вышла. Первый выждал с полминуты, потом осторожно высунул голову в коридор. Никого. Придерживая штаны, он кинулся в соседний кабинет, схватил телефон и, набирая номер милиции, глянул в окно.
Вокруг обломков памятника собралась толпа. Его ужасные посетители садились в ноль-седьмые «жигули» серого цвета. Он успел прочесть номер машины и тут же продиктовал его дежурному отделения.
…Чего Федя не ожидал, так это столь безудержного веселья, которое разразилось в его машине. Тролли, обнявшись, смотрели друг другу в глаза и смеялись, смеялись на разные голоса.
Федя ведь не знал, что его поработители — лилипуты — телепатически обмениваются впечатлениями от удачного денька.
Вечерело. Уже вблизи окраины на хвост Фединой «семерке» сели гаишники (якобы).
— Поднажми, — хором сказали Марксик и Гомик. И Федя поднажал. А когда они сказали: «Стоп», — он остановился. Они вышли в том самом месте обочины дороги, где и были Федей подобраны.
— Спасибо, — сказали они ему и, похожие на двух пингвинов, двинулись вперед.
Но не пингвинов, а двух бегущих вдоль дороги здоровенных черепах увидели милиционеры, выскочив из своей машины. Как же так, ведь только что на этом самом месте они видели две приземистые человеческие фигуры?…