Фантастика 2004. Выпуск 1

Были и другие факты — числом восемнадцать, — и каждый сам по себя, взятый отдельно, свидетельствовал лишь о некоторых личных пристрастиях судьи, вполне допустимых в пределах рамок, предложенных законом. Взятые же вместе эти факты…

Судья Арнольд был прекрасным юристом, объяснять ему суть собранного Бертоном материала было не нужно.

— Если вы положите пистолет на место, — сказал он, вернувшись в гостиную, — мы смогли бы беседовать в менее напряженной обстановке.

Я покачал головой, и судья не стал настаивать.

— Все мы стали другими, — сказал я. — До… того момента… мне бы и в голову не пришло делать то, что я делаю сейчас.

— Мы хотели уничтожить зло, — сказал судья. Он не стал садиться, ходил из угла в угол, но ко мне не приближался ближе, чем на расстояние трех-четырех шагов.

— Вы можете не поверить, — продолжал судья, — но на самом деле за решением стояли многочасовые споры теологов, у нас прекрасные теологи, ученые, окончившие Сорбонну, Гарвард, Итон, Папскую академию в Ватикане, специалисты в области религии и религиоведения, каких мало во всем мире. В нашем решении не было изъянов.

— В рамках христианской концепции, — вставил я. — У иудеев Сатан — такой же слуга Бога, как прочие ангелы. У мусульман…

— Послушайте, Дин, — раздраженно сказал судья, — при чем здесь евреи, мусульмане, а также индуисты, даосисты, конфуцианцы и прочие? Мир един, Вселенная — материальная и духовная — существует объективно и независимо от того, что и как думает о ней и о Высшей силе та или иная конфессия.

— Вот именно, — сказал я. — Почему же…

— Есть общее во всех религиях и философских системах — персонифицированное Зло. Слуга Бога или его антагонист, злой дух или злая сторона божественной сути — неважно. И зачем я рассказываю? Всем это понятно. Множество литературных героев боролись со Злом и побеждали или проигрывали. Мировое Зло против мирового Добра, Армагеддон, Ариман и Ормузд… Во все времена персонифицированное Добро боролось с персонифицированным Злом. Мы всего лишь поставили эту борьбу на рациональную основу, попробовали сделать то, на что никто прежде не решался. То, что лежало на поверхности, но никому не приходило в голову. А может, и приходило… Может, кто-то уже пытался пойти на Него с булавой или пушечкой, и, конечно, смысла во всем этом не было никакого, пока…

Он все-таки устал ходить из угла в угол, сел напротив меня и продолжил:

— Пока не появилось достаточно мощное оружие, сделавшее попытку уничтожить Дьявола не лишенной смысла.

— Интересно, — задумчиво сказал я, — какое оружие ваши специалисты сочли достаточным? Насколько мне известно, на месте взрыва в Нуэво-Росита не обнаружено повышенной радиоактивности. Да и где бы вам взять атомную бомбу? В наше время тотального контроля за ядерным топливом…

— Дорогой Дин, — судья поднял на меня взгляд, в котором читалось удивление не моей проницательностью, а моей тупостью и неспособностью понять очевидные для него вещи, — вы действительно еще… Вы все поняли, а эту малость — нет, не осилили?

Я промолчал.

— Впрочем, напрасно я вас… Вы ничего не понимаете в физике, я тоже. Эти современные теории, связанные с многомерными пространствами — темный лес для меня. Я и сам почти ничего не понял, когда мне объясняли. Пришлось поверить на слово.

Я молча смотрел на судью. В физике я действительно профан, но не в психологии.

— Является ли убийство Дьявола преступлением по нашим законам? — неожиданно спросил судья, наставив на меня палец. Должно быть, он вообразил, что сидит в судейском кресле и задает вопрос защитнику обвиняемого.

— Нет, ваша честь, — ответил я. — И не потому, что уничтожение Зла не может считаться преступлением. А потому, что Дьявол или как бы его там ни звали, — нематериален, а закон предполагает ответственность за преступления, совершенные на этом, а не на том свете.

Судья кивнул.

— Значит, неподсуден, — с удовлетворением сказал он. — Есть еще два вопроса, важных для судебного разбирательства: мотив и способ. Мотив понятен. Способ — нет, но поскольку нет факта преступления и нет объекта, то и выяснение способа не представляет для суда интереса.

— Мы с вами не в суде, — разумеется, он и сам понимал это, но я решил, что нужно точно обозначить наши новые отношения. — И я уже не тот, что был до двадцать второго числа. Тогда я бы сильно подумал, могу ли ударить старого человека, — и, конечно, не ударил бы, это было выше меня. Сейчас — пожалуйста. Продемонстрировать?

Судья инстинктивно прикрыл рукой лицо, но я не сдвинулся с места — я мог его ударить, мог и убить, я ощущал сейчас в себе эту способность, но мы разговаривали, и существовали другие способны принудить этого человека сделать то, что я считал нужным.

Судья опустил руку и сказал насмешливо:

— Вот видите. Каждый в этом мире способен на определенные поступки.

Я ударил его только для иллюстрации, не вложив в это действие никаких эмоций. Судья дернулся, будто его коснулся не кулак, а электрический разряд прошел по телу — даже ноги подпрыгнули.

— Идиот, — прошипел он. — Нам еще сто лет работать вместе, вы об этом подумали?