"Фантастика 2024-46". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)

Во-вторых, искать тут было совсем нечего. В комнате, которая когда-то была кабинетом главврача, не оказалось вообще ничего, кроме ржавых потеков на стенах. Они спустились в подвалы и, как и следует, обнаружили там воду, давно застоявшееся болото, вонючее и непроходимое. Они поднялись на чердак и обнаружили там лишь пустые осиные гнезда, птичий помет и несколько дохлых летучих мышей.

В-третьих, Кокосов явно не знал, что искать и где искать. Он бессистемно бродил по коридорам, издавал многозначительные звуки, кивал сам себе, хмыкал и смотрел в потолок.

Зимин терпеливо бродил за ним, молчал и убеждал себя быть терпеливым.

Терпения хватило ровно на два часа.

– Ну и? – спросил Зимин, когда Кокосов пустился обходить руины в третий раз. – Мы облазили все эти развалины, и я совсем ничего не почувствовал. Ничего не увидел, ничего не заметил. Никаких тетрадей с записями мы не нашли. Ну и?

Кокосов промолчал.

– Мы ехали почти всю ночь, мы почти целый день тащились через лес, я, кажется, натер мозоли и стал чувствовать себя идиотом острее. И что? Смотрим на ржавчину на стенах и гнутые табуретки? Это, безусловно, весьма познавательно, но… Какого черта мы тут делаем?!!

Кокосов вздохнул.

– Я не знаю. В тот раз мне показалось…

– Тебе, значит, показалось?!

Кокосов побледнел. Опустил глаза, сделал рукой движение к карману.

Электрошокер, подумал Зимин. Конечно, он прихватил его, а может, еще чего прихватил.

– Это точно то место? – спросил Зимин.

– Точно. Я не мог ошибиться… Возможно, надо подождать…

– Долго? – осторожно спросил Зимин.

– Ночь, – негромко ответил Кокосов. – Лучше ночь тут провести, чем на узкоколейке.

– Ладно. На первом этаже есть отличная комната, кажется, там раньше хранили лопаты. Лопатная.

Кокосов был не против лопатной.

Зимин велел ему искать дрова, а сам отправился в овраг, к ручью, за водой.

Но воды он не нашел. В овраге ее не было, ручей пересох. Кроме того, Зимин обнаружил несколько мертвых родников, они были затянуты песком, отчего казалось, что они этим песком и текли. Так что пришлось Зимину и Кокосову жевать лапшу сухой, и хлопья тоже жевать сухими, Зимин даже лук пожевал. Как ни странно, это было не очень омерзительно.

После шести стемнело, Зимин развел костер, они уселись вдоль стен и некоторое время молчали. Зимин устал и думал мало, был зол. Кроме того, хотелось пить, хлопья пюре застряли в зубах, и Зимин никак не мог от них избавиться, и это раздражало. Он сидел, стараясь выковырнуть их языком, потом он старался выковырнуть их охотничьей спичкой, потом леской, потом он отгрыз ноготь большого пальца левой руки и попробовал им. Но хлопья были упорны, Зимин погрузился в их выковыривание, а потом вспомнил, что это не хорошо, это обсцессионно-компульсивный синдром, от которого он едва избавился в детстве.

Кокосов улыбнулся.

– Малиновое варенье, – сказал он.

– Что?

– Я тоже ненавижу малиновое варенье. И крыжовниковое. Все в зубах застревает.

Зимин промолчал.

– Извини, – вдруг сказал Кокосов. – Так не должно было случиться. Я был уверен, что… Сам не знаю… Наверное, надо подождать…

– Надоело, – перебил Зимин.

– Что? – не понял Кокосов.

– Всё. Живешь, как перед зеркалом. Точнее, между двумя зеркалами, куда ни взглянешь, везде отражения. Иногда даже непонятно…

– А что, если это мы и на самом деле отражение? – спросил Кокосов.

– В каком смысле? – не понял Зимин.

– Ну, в таком. Мы вот сидим и думаем, что мы – это первичная реальность. А все остальное – плод нашей фантазии, лучшие миры, которые мы придумали в печали. А если дело наоборот обстоит?

Зимину не хотелось сейчас погружаться в философию, ногу он сегодня уже натер.

– Восемь лет я придумывал сказки, – начал объяснять Зимин. – То есть, конечно же, не все восемь лет, четыре года я учился писать. Каждый день по шесть часов. Меня от этого уже тошнит. А потом приходит некий человек и начинает всерьез рассуждать…

– Что-то вроде страшного сна! – воскликнул Кокосов. – Не обязательно кошмара, нет, просто унылый беспробудный сон, в котором нет ни радости, ни счастья. Ну, вот сам посуди – разве может тень цветка быть ярче самого цветка? Есть мир – яркий, светлый, яростный, мир, в котором живут надежда, мир, в котором ветер. А есть наш. Похожий на болото, беспросветный. В нем нет счастья ни для кого, ни для богатого, ни для бедного. Понимаешь, тут нет счастья – тут только оттенки несчастья. Сто оттенков серого. А счастье – оно там. Пусть сегодня мы ничего не нашли, но оно там…

Указал Кокосов за окно, в темноту.

– Ага, – кивнул Зимин. – Тридцать три раза. Нет там никакого счастья.

– Есть.

– Нет. Это ты, дурачок, так думаешь, а я знаю. Потому что счастье – не там, оно здесь.

Зимин постучал пальцем по лбу.

– Счастье не может быть в человеке, оно может быть лишь вовне. Человек не может быть счастлив сам с собой.

– Да ты у нас Цицерон, – устало поежился Зимин. – Красиво излагаешь. Проводник, чаю!

– Человек не может быть счастлив сам с собой, – повторил Кокосов. – Человек ищет. В том числе и смысл. Человек должен услышать. А ты перестал слышать…