Тогда можно было бы хоть что-то пришпилить на мундир, рубка дров — его основное занятие. Винтовка висит в доме на крючке и — хотя здесь сам он был уже восьмой месяц — понадобилась всего один раз, когда какие-то бандиты издалека обстреляли их пост. Тогда Фриц схватил винтовку, несколько раз выстрелил из окна в неопределенном направлении, точно так же поступили и его товарищи. И на этом бой завершился. Партизаны сбежали, никого даже не поцарапало.
Так и проходило его время — в беседах с коллегами, рубке дров, приготовлении еды. В последнее время радиотелеграфист,
Перемежая эти размышления с мыслями о завтраке, потому что живот уже играл марши, он, в конце концов, нарубил достаточно дров, сложил все в большую корзину и закинул ее себе на спину. Когда направился к двери, метрах в тридцати от домика, на самом краю круга искусственного света заметил людской силуэт. Человек был низкий, сгорбившийся, с характерным высоким головным убором. Лапландец. Никто другой и так в эту дичь не забирался. До ближайшего селения было часов пять пешком. Зимой раз в неделю к ним на базу приезжали конные сани со снабжением. Охотники лопари иногда стучали в двери их домика. Фрицек не был уверен, отличают ли они их как-то от норвежских солдат, которые служили здесь раньше. Местные, казалось, не замечали, что шла война, не все они говорили по-норвежски, которым достаточно сносно владел фельдфебель.
Они стучали в дверь и взамен за водку или патроны предлагали мясо и шкуры (что было, естественно, незаконно, и чего Шлиебекс снисходительно не замечал). Фриц обрадовался — быть может, у этого будет кролик или рыба, так что можно будет выторговать чего-нибудь вкусненького. Он отставил корзину и, приглашая, махнул рукой пришельцу. Но тот не реагировал. Парень пожал плечами и вошел в дом. Если туземец пожелает, то сам придет. Унтер-офицер еще спал. Фрицек разжег печку, наполнил водой тяжелый, закопченный чайник. Согласно традиции, канун Рождества — это день поста — Шлиебекс, как протестант, постов не соблюдал, так что парень решил позавтракать до того, как командир встанет. Он отрезал ломоть хлеба, вытащил из бочонка шмат соленой сельди. Когда вода закипела, заварил кофе. Запах напитка добрался до ноздрей саксонца.
— Ну как, Фритци, дров достаточно нарубил? Сегодня Сочельник, в доме должно быть тепло…
— Так точно, ответил парень. — Я видел какого-то лопа, только близко он не подходит.
— Ага. Хорошо. Отрежь-ка мне хлеба, сынок. Я погляжу, что это за тип. Ага, и кофейку налей. Достаточно крепкий?
— Крепкий, крепкий,
Шлиебекс кивнул, набросил тулуп и открыл двери — и встал лицом в лицо с лапландцем. Туземец был стариком. Он носил традиционную одежду своего народа, вышитую красными и зелеными нитками. Высокая шапка прибавляла ему роста, руки в рукавицах из оленьего меха он скрестил на груди и стоял так, будто бы чего-то ожидал. Саксонец немного струхнул, но тут же пришел в себя и спросил по-норвежски:
— Ну, чего хочешь?
Лапландец не отвечал, только стоял. Немец повторил вопрос. Никакого эффекта.
— Ты по-норвежски понимаешь?
Ничего. Фельдфебель почесал лысину, затем указал пальцем на стоявшую на полке бутылку с водкой и сделал такой жест, будто заливает ее содержимое себе в горло. Затем показал пальцем на сани и свой тулуп. Туземец не отреагировал.
— Да это придурок какой-то… — сказал унтер, обращаясь к Фрицу. — Ну, и что мне с ним делать?
— Не знаю, только двери закройте, господин фельдфебель, а то здесь никогда не прогреется.
— Ну да, правильно. Ладно, в конце концов, оно сегодня Сочельник, быть может, даже лапландец человеческим языком заговорит. Выйду во двор и попробую с ним договориться, но ты возьми винтовку и следи за ним через окно. Бог знает, что этому дикарю в голову придет, не хотелось бы остаться с сумасшедшим один на один.